— Серьёзно, это твоё напутствие?
— А ты тут видишь ещё добровольцев? — Слава прищурился. — Хотя я могу позвать Ваню.
— Нет! Нет, — уже спокойнее добавил я. Медленно уселся на кровать, а он — рядом, положив мою ногу себе на колено. — Думаю, ты справишься.
Сам процесс извлечения занозы вспоминать не охота, несмотря на то, что Слава осторожничал.
Мои стоны и его ругань в тот момент нас даже сблизили.
Занозу он успешно вытащил, промыл рану и обработал йодом. А сегодня, перед тем, как идти в поход, ещё и дал мне бинт, чтобы перемотать её (я даже решил, что это карма за то, что я симулировал первые два дня). «Передо мной врач, ну точно же!» — думал я, но не решился дальше раздражать Славу расспросами. Я вытягивал из него информацию постепенно. Стараясь не быть слишком навязчивым. Я был бы рад услышать, что Славе тоже приятно общаться со мной, как и мне с ним. Но он не из тех, кто раздаривал комплименты.
— Ваша остановка, ребята, — крикнул нам Ваня. Его невозможно не услышать. Я помахал ему в ответ и схватился за лямки рюкзака, лежащего между коленями. Слава тем временем доставал свой багаж из полки. — Удачной экскурсии!
— Да уж, без тебя она точно будет удачной, — шепнул я.
Мы оказались на главной площади. После вчерашнего дождя она ещё не просохла: то тут, то там свисали тяжёлые капли, а асфальт оставался антрацитового цвета. Мокрая Припять казалась мне ещё более унылой, чем сухая. Но в целом я чувствовал себя на порядок лучше, чем в прошлый раз. Всё правильно, потому что у меня появился союзник. Потому что я ничего не скрывал от Славы.
— Так, Огнева, нам туда, — он показал на дорожку между двумя пятиэтажками, увитыми мхом, и достал дозиметр.
Волнение возвращалось ко мне слишком быстро, мгновенно перемахнув по уровню вчерашнее. Я не считал себя преступником, вломившимся в чужую квартиру (хотя номинально так оно и было), ведь в ней жил мой дед. Можно сказать, я навещал родственника в его отсутствие. Но квартира Любы — совсем другое дело. Она не имела ко мне никакого отношения, и, может быть, дико разозлилась бы, узнав, что я попытался раскрыть тайны, которые они с дедом стремились сохранить. Поздно сокрушаться. Но по мере продвижения к дому я чувствовал себя всё хуже и хуже.
Не знал, куда деть руки, какую мысль из тех, что роились в голове, озвучить. Да и Припять то и дело отвлекала. Над каждым местечком, куда я бросал взгляд, природа поработала по-своему. Качели на детской площадке стали ржавыми, помимо бурьяна тут уже ничего не росло, цветы погибли без ухода. Яркости в Припяти не водилось в принципе. Краска на всех вещах безвозвратно потерялась, и мы шли по миру безграничной сепии.