Думаю, все ждали, что я рано или поздно сорвусь, что вся неизреченная боль, все невысказанное горе дадут себя знать в поступках. Бабушка твердила: “Дэниэл, если тебе хочется высадить пару стекол в машине, никто тебя не осудит, только прошу, не делай вид, будто ничего не случилось. Для меня твое бесчувствие тяжелее гнева”. Ей удалось до меня донести, каким мечтала видеть меня мама, ее излюбленным воспитательным приемом было приписывать маме свои чаяния: “Представь, мой мальчик, что сказала бы мама. Это ее воля, не моя”. Вряд ли бабушка до конца сознавала, насколько мне помогла. Вместо скорби я с головой ушел в учебу, поскольку считал – и о чем мне неустанно напоминали, – что ничего другого мама для меня не желала.
Долгие годы мне удавалось переключаться, сосредоточившись на подготовке к экзаменам, и когда я поступил в школу Чесхэм-Парк, то намного опережал одноклассников, а позже учителя поразились, сколь легко я сдал выпускные экзамены, – меня считали способным, но ждали, что я не сразу вернусь к “нормальной” жизни. Когда умер дедушка – без мучений, в тихой зеленой палате Чилтернской больницы, полной хризантем, – я уже понял, что имею право отгородиться от мира, с головой погрузившись в учебники. Я прикрывался убеждением, что не сдать выпускные экзамены лучше всех значило бы разочаровать маму; в последнем классе я общался лишь с теми из ребят, кого родители заставляли нажимать на учебу. В Лондонской школе экономики я прикрывался зубодробительными курсами (“Принципы микроэкономики”, “Количественные методы”), перебравшись в студенческое общежитие, дневал и ночевал в библиотеке, а ко второму курсу уже подрабатывал в двух местах. Я прикрывался трехлетним опытом работы в области финансовых услуг и аудита. Я прикрывался экзаменами на присяжного бухгалтера. Я прикрывался поиском работы, бегал по собеседованиям, пока не убедился, что делаю правильный выбор – тот, который одобрила бы она. А когда принял предложение работать в операционном отделе ВСК, в стеклянном здании на набережной, то прикрываться мне стало нечем, кроме как желанием оправдать надежды работодателей. С тех пор единственное мое прикрытие – ВСК.
Эти важные для меня годы были одинокими, эпизоды искреннего общения можно сосчитать по пальцам. К примеру, как-то раз на семинаре я увидел в зале хорошенькую девушку и у меня дрогнуло сердце, но она вскоре перешла в другую группу; как-то под вечер другой такой же усталый стажер всего-навсего протянул мне степлер, и я едва не расплакался там же, возле ксерокса, уткнувшись ему в пиджак; однажды мы мило поболтали с доброй библиотекаршей, тоже поклонницей романов о Джо Дюранго; однажды практикантка, с которой мы переспали, назвала меня самым невнимательным из любовников, и я спросил, в лоб, над чем мне стоит поработать. Словом, все эти годы я был полностью оторван от жизни – не спеша исследовал пределы своего Я, при том что часть моего прошлого была просто-напросто вычеркнута.