Сощурив глаза, смотрел Шохин на помятый синий конверт, еле подавил желание схватить это дорогое для него письмо. Мог ли признаться, что он и есть тот Петр Шохин — житель Деснянска, которому оно адресовано?! Наконец медленно взял письмо, отвернулся и так же медленно вскрыл конверт. На клочке серой оберточной бумаги с трудом разобрал слова:
«Прощай, дорогой сын Петр. На рассвете меня казнят. Береги мать и Оксану. Отомсти врагу. Родине служи честно, ничего нет на свете дороже нашей свободной Родины. Твой отец Сергей Шохин».
— Где ты взял? — с трудом спросил Петр.
— В Чернигове моей матери передали из тюрьмы. Кто передал — она не знает.
Бледный, с подергивающейся щекой стоял Петр Шохин у входа. Но был по-прежнему спокоен его голос, когда он сказал Гале:
— Порошки Васылю давай через каждые два часа, — и твердым шагом вышел из шалаша.
Юрий и Галя переглянулись.
— Не понял я: записка-то от его отца?
— Конечно. Видел, как щека у него стала дергаться, как он побледнел? Вот выдержка!
— Надо бы мне с ним договориться, — повернулся Юрий к Гале.
В шалаше стало тихо, только маленькая пчелка деловито гудела над столом.
Галя легонько положила руку на голову Васыля:
— Юрко, жар-то у него какой!
— Врача надо! — решительно проговорил Юрий.
— С ума сошел? Как ты будешь о нем говорить? Придется самим лечить.
— Ну, с Константином-то Игнатьевичем можно потолковать. Он наш, советский.
— Прежде всего я деда Ивана опрошу. — Галя подошла к Юрию: — Пожалуйста, возвращайся скорее… Я тебя здесь подожду.
Выйдя, Юрий огляделся: Шохина не было видно.
«Куда он девался?» — подумал Юрий и зашагал по тропинке.
Петр стоял в густом, заросшем кустарниками лесу, высоко подняв голову, прислонясь к могучему стволу. В просветы между листвой были видны синее небо, плывущие по нему пушистые облака, пролетающие мимо птицы. Где-то недалеко постукивал дятел, совсем рядом звенела синичка. Все растравляло рану, воскрешая в памяти мирные дни. Последние слова отца к нему, единственному сыну… Ему завещана беспощадная месть.
— Выполню твой завет, батько! Выполню!
«Прощай, дорогой сын Петр… — стучало в сердце, — Родине служи честно! Ничего нет на свете дороже нашей свободной Родины!» Отец может лежать спокойно: не было среди Шохиных и никогда не будет трусов. Даже дед Охрим, которому давно уже надо на покой, и тот объявил беспощадную войну оккупантам.
* * *
На круто спускавшемся к Десне песчаном берегу стояла в зарослях будка бакенщика. Берег густо зеленел осокой, в небольших заливчиках течение словно замирало в ленивом круговороте. Воздух был наполнен запахами реки, цветов, хвои. Дышалось легко.