Корабль потихоньку дрейфовал в очень большом океане. Волны то затевали игру в чехарду, вспрыгивая друг другу на плечи, то сшибались гребешками, как бойцовские петухи. В портах пассажиры сбегали на сушу для закупочных блицев, потом загорали на залитых солнцем палубах, а позже спускались в кинозалы и на танцплощадки. Только Иохевед Шиф сидела в своем шезлонге, всматриваясь в то, до чего кораблю плыть еще несколько дней.
— Госпожа Шиф, — сказал ей из соседнего шезлонга строительный подрядчик со складкой на шее, — вы, по-моему, совсем не получаете удовольствия от этого чудесного плавания. Я совершаю круиз ежегодно и с каждым разом наслаждаюсь все больше и больше. А так — жалко потерянных дней. Если все время думать о том, куда мы плывем, и снять со счета дорогу, то эти дни просто считай — пропали.
Он пыхнул на нее толстой сигарой, и от ее противного запаха Иохевед Шиф закашлялась. Она хотела ответить, что дни порой и есть одна сплошная дорога из конца в конец, что дорога может затягиваться и осложняться и все-таки не приводить куда надо, что все дни в общем-то только мост к одному-единственному дню, который по ту сторону, но не ответила ничего, а только улыбнулась и прикрыла глаза полотенцем.
Сперва она поехала в ресторан покойной тетки. Посмотрев в большое застекленное окно, она поняла, что это совсем уже не тот ресторан. По стеклу перед ней бежали странные обжигающе красные буквы. Какой-то прохожий рассказал, что десять лет назад, когда умерла старушка-владелица, а было ей ого-го сколько лет, помещение купил соседний ресторан и теперь здесь китайская кухня. «Сейчас тут можно поесть змеиный суп, но только не чолнт[49]», — заключил он на идиш, повернулся и ушел.
Она попросила шофера такси довезти ее до вокзала, села в поезд и продремала всю дорогу, оставив без внимания широкие автомагистрали, бескрайние поля, реку и металлические мосты, переброшенные через нее. Очнулась, услышав, как объявляют: «Гринфилд». Взяла чемодан и поспешила к выходу. Сняла на семь дней номер в гостинице, пообедала и вышла на главную улицу.
Шаги замедлились сами собой. Глаза сами собой цеплялись за все витрины на бульваре Линкольна и подолгу задерживались на каждой. Все дни, проведенные в дороге, Иохевед Шиф думала: вот было бы хорошо перенестись в один миг через весь океан, а сейчас дома ползли мимо нее, как в замедленной съемке, и она тяжело переваливала с одного на другой, будто в руках у нее кошелка, полная бутылок молока. Сколько раз она представляла себе эту сцену: она на пороге, невинный вопрос: «Извините, здесь живет госпожа Гута Кимель?». Пристальный взгляд, замешательство, изумление, потрясение. Руки Гуты, обвивающие шею, слезы, рассказы-исповеди, рассказы-раскаяния. Время летит, неделя уже на исходе…