Сколько прошло времени? Часы, минуты? Дни-секунды? Минуты-недели? Время давно не имеет значения. Он лежит совершенно спокойно, дышит размеренно, его руки покоятся на белом покрывале. Комнату заливает ослепительно белый свет, художник не замечал смены дня и ночи с момента своего прибытия. Створка на белой двери мягко поднимается вверх, снова пара внимательных глаз наблюдает за ним. Круглое, неподвижное лицо. Затем ручка двери аккуратно поворачивается, и внутрь входит облаченный в белое невысокий мужчина.
Художник закрыл глаза, но ему кажется, что он мог бы видеть его лицо и сквозь веки, как прежде сквозь черную жесть «ситроена» наблюдал пейзажи к северу от Луары. Его взгляд отделился от него и вылетел наружу. Как тогда, на мосту Гренель, он стоял и смотрел, как в будущем Зимний велодром взлетает в воздух перед его глазами.
Это, должно быть, доктор, потому что он одет во все белое. Конечно, это главный врач. Упитанный, округлый, и это сейчас, во время войны. Он поправляет тонкую ослепительно белую оправу очков и тихим, вполне приветливым голосом представляется, при этом кончики губ у него на мгновение меланхолично вздрагивают:
Готт. Меня зовут доктор Готт. Дорогой Субин, я могу вас так называть?
Меня зовут Сутин, Хаим… нет, Шарль. Вот мои документы, где же они… вот… пожалуйста…
И он начинает шарить руками под белой простыней в поисках фальшивых документов, которые ему проштамповал в Турской префектуре Фернан Мулен, ветеринарный врач и мэр городка Ришелье. Их нет, и художник впервые приходит в замешательство.
Не будем делать проблему из крошечной буквы. Имена не имеют значения в этом месте. У нас тут только клинические случаи. Даже я без имени, хотя в случае необходимости меня называют доктор Готт. Итак, дорогой Сутинхаим. Оставайтесь спокойно в постели. Расслабьтесь. Полный покой…
Художник что-то недовольно бормочет себе под нос о пропавших документах и смотрит на уши самодовольно улыбающегося бога в белом.
Вам больше не нужны ваши документы. У нас есть на вас карточка.
За спиной округлого врачевателя, когда художник поднимает взгляд, внезапно обнаруживается белоснежный экран на белом металлическом штативе для наглядных медицинских демонстраций. Художник Сутинхаим раздумывает, как бы он нарисовал белого бога на этом экране, его луноподобную голову с лысиной и толстыми губами, глаза навыкате за огромными белыми очками и сплетение рук. Он вспоминает портрет Карла VII, написанный Фуке, который так часто рассматривал во время посещений Лувра, и тот момент, когда с гордостью понес домой, как воскресный трофей, скатанную копию этой любимой картины. Вот так он хотел бы изобразить доктора Готта, но, конечно, в белом, полностью в белом. Где же мы находимся?