Взывать ей пришлось долго, но наконец шум почти стих. За спиной мадрихи сидят на стульях двое мужчин постарше. У обоих волосы густые, темные, у худого они треугольничком спускаются на лоб, другой с виду какой-то сонный.
— Я Рези, — представилась нам мадриха. — Привет.
Кто-то из ребят ответил «привет», но я промолчал, и Иржи, сидевший возле меня, тоже.
— Кто из вас, — заговорила Рези, перебрасывая через плечо толстую каштановую косу, — пел в нашем хоре или играл в спектакле?
Я поднял руку, и большинство ребят тоже.
— Хельга! — Рези указала на девочку, сидевшую с краю. — Ты пела или играла?
— Пела, — ответила девочка, со своего места я не мог ее разглядеть. — Мы поем по-чешски, а иногда на иврите.
— Хорошо, — сказала мадриха. — Это хорошо. А спектакли — кто играл в спектакле?
Вместе с кучей других ребят я поднял руку. Почему-то спектакли ставить нам нацисты не запрещали, я так пока и не понял почему. Вдруг я сообразил, что Рези указывает на меня:
— Как назывался спектакль?
— «Гамельнский крысолов», — ответил я. Хоть бы не спросила, какую роль я там играл: я был сначала одной из крыс, а потом одним из гамельнских детей. Правда, еще и музыкантом. Инструмент у меня был не совсем настоящий — гребенка, обернутая куском туалетной бумаги, — но звук неплохой.
— Замечательно, замечательно! А кто-нибудь скажет, что получится, если соединить спектакль и хор?
Со всех сторон что-то бормотали, но руку никто не поднимал.
— Неужели никто не знает? — с улыбкой спросила Рези. — Лилька, ты-то, конечно, знаешь.
— Опера? — предположила кудрявая девочка, сидевшая впереди.
— Вот именно, опера! — подхватила Рези, оглядываясь на тех двух мужчин. Их вроде бы этот разговор не очень интересовал. — Так вот, мы будем ставить оперу. Детскую оперу!
Снова бормотание, кто-то засмеялся.
— Это, — Рези указала на мужчину с темными волосами, которые треугольничком спускались на лоб, — Рафаэль Шехтер, композитор, пианист.
Мужчина слегка наклонил голову.
— Кто-нибудь из вас слышал «Проданную невесту»? Эту оперу написал…
— …композитор Сметана, — договорил за нее Шехтер и снова кивнул.
— Кто ее слышал? — повторила Рези.
Поднялось всего несколько рук.
— Жаль, что не многие из вас с ней знакомы, это чудесная опера. Здесь, в Терезине, ее ставил господин Шехтер. А теперь он будет музыкальным режиссером детской оперы…
Одни ребята принялись болтать, другие снова засмеялись. Шехтер наклонился к своему спутнику и что-то ему шепнул.
— Дети, дети! — крикнула Рези. — Пожалуйста, успокойтесь.
Постепенно в подвале стало тише, но не то чтобы совсем тихо.