А кстати, в этих банках — действительно сардины?
Минуту спустя Рам (от него чересчур сильно пахло одеколоном) сунул в мою протянутую руку банку. Я сказал «спасибо». Он не ответил.
— Не беда, что сардины пришлось вернуть, — сказал я Кикине. — Зато каким обедом нас кормят!
Я уставился в тускло-металлическую тарелку, еды там втрое больше, чем обычно. И это настоящая еда. Картофельное пюре, лук. Салат из огурцов и язык.
— Вот бы Красный Крест каждый день приезжал, — сказал Шпулька, запихивая в рот картофельное пюре.
— Ну не знаю, — отозвался Кикина. — Я такую уборку еще раз не выдержу. Это даже для Франты чересчур.
— Как думаете, они купятся на это? — спросил я.
— На что? — уточнил Шпулька.
— На все это, — сказал я. — Обед, цветы, и как тут все замечательно теперь выглядит.
— Почему бы и нет? — ответил Кикина. — Откуда им знать, как у нас на самом деле.
— Могли бы кого-то спросить, — сказал я. — Выяснили бы за пять минут.
— Ты думаешь, нацисты дадут им нас расспрашивать? — усмехнулся Шпулька. — Держи карман шире!
Мы продолжали есть, но уже молча. Хотя еда была изумительной, от всей этой истории с Красным Крестом у меня в желудке осталось какое-то странное ощущение.
— Кстати, — вспомнил Шпулька. — А с кем сегодня играют учителя?
— С электриками, — ответил Кикина.
— Само собой, — покачал головой Шпулька. — Две лучшие команды: пусть Красный Крест убедится, как хорошо играют в футбол тут, в прекрасном Терезиенштадте.
Кикина высунул язык, на языке — кусок языка. Мы все расхохотались.
— В котором часу матч? — спросил я.
— Около четырех, по-моему, — ответил Шпулька.
— Жаль! — вздохнул я. — У меня в это время «Брундибар».
— Хорошего вечера, — пожелал мне Кикина.
— Как вы думаете, люди из Красного Креста догадаются, о чем эта опера? — спросил я.
— Сомневаюсь, — сказал Кикина. — Будь они достаточно умны, чтобы это сообразить, они бы знали, что тут все специально подстроено к их приезду, сплошное притворство, и оперы бы не понадобилось.
— Все-таки зачем они сюда приехали? — задумался я.
Никто из ребят не ответил. Еда почему-то стала и более вкусной — и более противной.
— Постойте, а вы не думаете… не думаете, что ради этого они и разрешили нам спектакли и оперы? Хотя школы у нас нет…
— У нас есть школа! — перебил меня Шпулька.
— У нас нет школы, — повторил я.
— Ты разве не слышал? Они превратили пару комнат в классы…
— Где?
— Не знаю точно, — сказал Шпулька. — Где-то за Гамбургским корпусом.
— Врешь ты все, — вставил Кикина.
— Дали бы договорить, — сказал Шпулька, — поняли бы, что не вру. Мне папа рассказал. Они обустроили несколько классов, то есть комнаты выглядят как классы. Но затем — прикиньте! — они повесили на входе табличку. Там написано… — Шпулька вытянул руку и словно бы написал в воздухе: — «Школа закрыта на каникулы».