Аверьяныч наблюдал за действиями юнги, и два человека боролись в нем — моряк, погибающий от жажды, понимающий, что для производства пресной воды нужно топливо, и боцман, радеющий за судовое имущество, понимающий, что остаться в шлюпке без весел — хана. Он сказал:
— Все не руби, сынок, оставь хоть пару… А то непорядок, яс-с-сное море… — и уронил голову на грудь.
…Минула ночь, восьмая ночь в открытом океане. Едва рассвело, доктор еще раз осмотрел тела кочегара и штурмана. Чуда, увы, не произошло. Игорь Васильевич подполз к капитану, тронул его за плечо, и тот открыл глаза.
— Викентий Павлович, кочегар и штурман умерли. Никаких сомнений…
— Похороните… товарищей… по-морскому… — с явным усилием произнес капитан и, помолчав, добавил: — Меня тоже…
Это были его последние слова.
Доктор долго сидел возле него. Тяжело молчал и ни на кого не глядел. Его руки с набухшими синими жилами устало и бессильно лежали на коленях, кисти свешивались, и пальцы подрагивали. Аверьяныч кивнул на него и сказал вполголоса Шелесту: «Ему хуже всех».
Игорь Васильевич вздохнул и поднял голову.
— Надо похоронить Васильченко и Снегирева. Капитана завтра. Петренчук, помоги.
Матрос и доктор подняли легкое тело второго штурмана, шагнули к борту.
— Постойте! — раздался сзади них дрожащий от волнения голос. Моряки обернулись — юнга! — Нельзя этого делать, нельзя! Посмотрите!
Все посмотрели в направлении, указанном Спартаком, и невольно содрогнулись от ужаса и отвращения. Словно почуяв смерть, невесть откуда появились акулы. Их спинные плавники, похожие на кривые ножи, вспарывали воду недалеко от шлюпки.
Игорь Васильевич снова вздохнул и тихо сказал:
— Я понимаю тебя, Малявин… Но и ты пойми: нельзя их больше держать здесь. При такой жаре…
Он не договорил и сделал знак Петренчуку. Спартак отвернулся и закрыл уши руками, чтобы не слышать всплеска. Потом лег ничком на дно шлюпки и лежал там, слушая журчанье кильватерной струи, пока не почувствовал дружеского прикосновения — это был братан. Он протягивал кружку, на треть наполненную водой.
— Попей, Спарта. Сегодня мы с Ганиным рекорд поставили: почти литр! Жаль, капитан не дожил…
— Нет худа без добра, — буркнул белобрысый, — теперь порции будут больше.
— Что ты сказал, гад?! — вскинулся Спартак. — Ты всегда только о своей шкуре беспокоишься!
Он бросился на своего давнего недруга, но пошатнулся — качка ли тому виной, ослабевшие ли ноги — и упал, ударившись боком об острые ребра шпангоутов.
— Псих ненормальный! — прошипел белобрысый, отползая на всякий случай в сторону. — Чо я такого сказал? Не правда, что ли?