Долго и по-хорошему вспоминали в семье Журба веселого солдата-обжору: его деньги пришлись более чем кстати: незадолго до этого пристав за недоимки забрал у них корову, и они смогли тогда, призаняв у соседей, купить другую…
Иван хотел было напомнить давнему знакомцу обо всем этом, но к солдату подошел седоусый мужчина, весь в кожаном, и у них начался какой-то спор. Встревать было неловко, и Журба побрел дальше, разыскивая «начальника, который записывает в Красную гвардию».
Наконец ему показали: вон там. На четырехосном товарном вагоне, стоявшем одиноко в тупике, висела бумажка с коряво, наспех написанными словами: «Мобилизационный отдел». От вагона то и дело отходили молодые и не очень молодые люди и, размахивая полученными листками, спешили в цейхгауз за обмундированием и оружием. У вагона топталась небольшая очередь. Иван занял место в хвосте, делая вид, что не замечает удивленных взглядов, направленных на него. Когда очередь подошла и он поднялся в вагон, увидел там за столом из ящиков девушку в гимнастерке и юношу в пенсне.
— Тебе чего, мальчик? — спросила девушка.
— Пришел записываться в Красную гвардию.
— А сколько тебе лет? — поинтересовался парень. Он был явно нерусским, так как слова произносил хоть и старательно, но неправильно.
— Скоро будет семнадцать! — небрежно ответил Иван с таким видом, будто это произойдет на следующей неделе, хотя только пятнадцать ему исполнится нынешней осенью.
— Даже если бы тебе уже было семнадцать, ты все равно не подошел бы.
— Это еще почему?
— Потому что мы берем только с двадцати лет, — объяснила девушка.
— Но ведь в ваших листовках, расклеенных по всему Спасску, сказано обо всех гражданах, способных носить оружие. Про возраст там ничего не сказано. А оружие я носить способен, не слабак какой!
— Видим, — улыбнулся юноша в пенсне и показал на «лимонку», висевшую на поясе Ивана (он, как пришел на станцию, вынул гранату из кармана и подвесил на пояс). Юноша окликнул солдата, курившего у раздвижных дверей вагона. — Федоров! Дай-ка на минуту твою винтовку… Так, мальчик… Бери ее, ставь к ноге… Ну вот, видишь: ты даже ниже трехлинейки!
— И годами не вышел, и ростом! — ухмыльнулся Федоров.
Ивану бросилась кровь в лицо: да они издеваются над ним! Он отставил винтовку, шагнул к импровизированному столу и звенящим от обиды голосом крикнул тому, в пенсне:
— А ты можешь так, канцелярская крыса?! — И с этими словами сделал на ящике стойку на руках. Потом спрыгнул на пол и, расталкивая всех, бросился из вагона.
Изо всех сил стараясь не заплакать, он шел неведомо куда и неожиданно вновь оказался у бронепоезда. Его знакомый солдат по-прежнему был там и на этот раз обратил внимание на мальчишку с гранатой на ремне и со слезой во взоре.