Уже через минуту-две Ивану стало жарко: овчинный полушубок, ватные штаны, тяжелые кирзачи с напиханной в них ула-травой для теплоты — в такой амуниции неплохо лежать в сугробе в ожидании подхода поезда, но плохо бежать по уброду, сквозь кустарник. По лицу струился пот, заливая глаза, в легких, обжигая их, клокотал студеный воздух, с хрипом вырываясь наружу. Ивана шатало как пьяного из стороны в сторону, вот-вот он упадет и тогда — конец!
Он рванулся из остатних сил, не чувствуя хлестких ударов по лицу голых колючих ветвей, и выбрался на пустоплесье, в центре которого стоял приземистый дуб. Его необлетевшие листья трепетали на ветру коричневыми флажками: дубок не сдался зиме.
Оглушенный стуком собственного сердца, Журба прислонился к стволу дерева и только успел перевести дыхание и отереть лицо рукавом, как из кустарника на поляну стали вываливаться серые фигуры. Он поднял карабин, они попадали в снег. Один выстрел, второй… Нет, второго не было, вместо него раздался сухой щелчок. Все… Отбросил оружие далеко в сторону, в снег, чтобы не досталось врагу. Теперь все! Хана!
Полежав немного и не слыша выстрелов, казаки осторожно поднялись. Партизан — а в этом уже не было сомнений — стоял возле дуба с поднятыми руками. Преследователи оживленно-радостно загомонили и двинулись к нему, на всякий случай беря в полукольцо. Иван не шелохнулся, стоял усталый и безразличный. Значит, решил сдаться? Ты, Иван Журба, бывалый боец, понюхавший в свои восемнадцать достаточно пороха, решил сдаться своим заклятым врагам?!
А ведь ты помнишь историю своего боевого товарища Владимира Неделько. До вступления в партизанский отряд Володя был комиссаром железнодорожного отряда, воевал на Уссурийском фронте. Раненым он попал в плен к белогвардейцам, его привезли в Спасск. Полмесяца изголялись над ним в контрразведке, добиваясь сведений о НРА[1], но хлопец оказался — кремень. Тогда его и трех других, ему незнакомых бойцов, ночью вывели из камеры и повели через весь город к печально известному среди местных жителей «Оврагу смерти». Парней не стали расстреливать, а закололи штыками. Не потому, что патроны экономили, просто дали волю своему изуверству, устроили на потеху себе нечто вроде учений для новобранцев, когда те под присмотром фельдфебеля неумело терзают штыками подвешенное на перекладине соломенное чучело: «Выпад! Коли! Выпад! Коли!». Эти умели, но хотели продлить себе гнусное удовольствие. После первого удара, пришедшегося в бедро, Володя упал в ров, но и там истязатели не оставили: попрыгав следом, продолжали колоть штыками в руку, в спину — куда попало… Тринадцать ран насчитают на теле юного комиссара Неделько, когда он восстанет из мертвых. А до этого он со связанными за спиной руками полночи будет выбираться из оврага, то и дело натыкаясь в темноте на какие-то бревна и коряги, не догадываясь, что это замерзшие тела ранее казненных товарищей. Вторую половину ночи он, истекая кровью, будет добираться до ближайшей деревни Буссевка. Позже, залечив раны, Володя Неделько вступит в отряд Борисова, в котором был и Журба, и погибнет вторично при налете карателей на партизанскую базу. На этот раз от пули…