— Вольфарт.
— Позови его сюда.
— Он сбежал. Остались только его старуха с девчонкой.
— А вы там еще не живете? — обратился к нам Заградка. — Через час доложите мне, как вы разместились у этих немцев. А ночью пойдете стеречь коров.
— Что? — выпалили мы.
— Коров, — небрежно сказал он. — У вас такой вид, будто вы никогда не слыхали о таком звере. Разве я виноват, что в добрые старые времена какой-то болван построил усадьбу почти на линии границы? Сейчас в усадьбе шестьдесят голов рогатого скота, не говоря о поросятах. И негодяи с той стороны смотрят на все это с большим аппетитом. Теперь понимаете?
Мы понимали. Мы набрали патронов и ручных гранат, спросили, как туда идти, и к наступлению темноты добрались до усадьбы.
Был душный вечер позднего лета. На дворе усадьбы, уже почти опустевшем, напевали скотницы, которые тут остались, вдали вспыхивали зарницы, приглушенно гремел гром. Мы соорудили нечто вроде шалаша, натаскали туда сена и легли. Так, вдыхая запах хлева и сена, провели мы часы своего первого наряда, напряженно прислушиваясь и всматриваясь в темноту, взволнованные близостью настоящей границы. Но до утра ничего не случилось.
В восьмом часу, когда мы уже собирались уходить, во двор въехала закамуфлированная машина. Владелец, видимо, откопал ее в барахле, оставленном немецкой армией. Так мы с Ярдой Главатым встретились в первый раз со старшим лейтенантом Новотным.
Новотный вылез из машины, окинул взглядом двор, особенно внимательно оглядел дом, где жили хозяева. Вдруг он заметил нас, выходящих из хлева, и вздрогнул. Кто знает, может, он сначала принял нас за вервольфе[2], но тут же успокоился и направился к нам.
— Привет, ребята. Моя фамилия Новотный. С этого дня я — народный управляющий всего, что вы здесь видите. А до вчерашнего дня — старший лейтенант британского королевского воздушного флота.
Мы были всего лишь стрелки, от нас несло хлевом и сеном. А на этом парне были светло-синие брюки, черные лакировки и шикарная куртка — мы просто не знали, чему завидовать, даже глаза разбегались. Потом и самого разглядели — длинного, худого, с рыжеватыми усиками и оттопыренными ушами. И губки под длинным носом — как точка у восклицательного знака.
— Слушай, старший лейтенант, — начал Ярда Главатый. Я перебил его. Так и знал, о чем он спросит: а где, мол, вы были со своими «спитфайерами», когда горела Староместская ратуша и над Прагой выли неповоротливые «юнкерсы»?
Но все же этот парень был своим, да и пережил он, наверно, порядочно.
Мы постояли с ним на дворе еще несколько минут, чувствуя на себе недоверчивые, а может, и злобные взгляды прежних хозяев. Разговаривая, глядели на него снизу вверх — мы оба были ниже среднего роста, и он возвышался над нами, как какой-нибудь важный господин. Говорили о земле, об усадьбе, о том, что может сделать старший лейтенант на этом земельном участке. В хозяйстве он особенно не разбирался и сказал об этом сразу. Пока мы так стояли и беседовали, к нам присоединился еще какой-то мужчина — сутуловатый, лет сорока. Как оказалось, тоже чех, прибыл в эти края из Эстонии вместе с женой. Там они искали после военной неразберихи ее родителей, а нашли одни пепелища да могилы. Этот человек, Янда, пристроился потом работать в усадьбе у Новотного, убирал двор, следил за хозяйством, так что старший лейтенант мог целиком посвящать себя побочным делам, которые на самом деле были для него главными.