— Мне сложно объяснять и формулировать мысли без кофе. Голова болит. От моего времени остается все меньше и меньше следов, а то, что еще осталось, никому не нужно. Как будто я и не жила.
Старуха обвела кладбище рукой и продолжила:
— Склад разрядившихся аккумуляторов.
Помощник чихнул, и ему пришлось сорванным лопухом вытирать под носом сопли. Трясущимися пальцами она достала вторую сигарету, но только с пятого раза смогла ее раскурить.
— Вот что такое человек, Павлуша, — постучала она о землю кулаком. — Земля — и ничего больше получается. Одни лопухи и искусственные цветы вокруг. Мой дед тоже считал себя по молодости сверхчеловеком, и что? Вон — лежит и молчит. Дед, а дед, ответь что-нибудь. Возрази мне. Скажи, мол, внучка — это все брехня. Что ты чушь несешь? Человек — это сила, внучка.
Она картинно сплюнула на землю.
— Слышишь, мам? Что ты сейчас думаешь о жизни? Ты ведь все учила меня, советовала, как жить, кого выбирать. Что сейчас скажешь? У тебя ведь было достаточно времени подумать в тишине. Молчишь…. Ну да. Сговорились с дедом.
— Дождь, — произнес Павел, подставляя пухлую ладонь. — И ветки сосен, слышите, как надрывно трещат.
— Пошли домой, Павлуша. Нужно к рассвету собрать все необходимое в дорогу. У деда одолжу немного денег и еды. Кое-что заложим в ломбард. Серьги, например мои, зажигалку и золотые часы.
Они встали с веток, отряхнулись, кто как смог, и поплелись по заросшей бурьяном тропинке в сторону центрального входа, поддерживая друг друга под руки.
Пройдя мимо десятка покосившихся крестов и плит, путаясь в крапиве, Екатерина Валерьевна и помощник уткнулись руками в рабицу. Старуха подняла голову кверху и уставилась в полумрак.
— Мать честная! Кажется, стоит.
— Кто?
— Собор, кто же еще. И, вроде даже ровнее, чем раньше, стоит.
Старуха закашлялась, и ей потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя.
— Ладно, Екатерина Валерьевна. Он-то стоит и еще может столько же простоит, а я окоченел совсем. Пойдемте.
Бабка почесывала свою макушку и качала головой.
— Хотя, раз сеткой обтянули, значит, все-таки, собираются что-то строить. Меня, когда сына хоронила, через центральные ворота не пустили. Сказали, что от вибрации трактора, который вез гроб, колокольня может обрушиться на людей. Пришлось объезжать. Тут, кстати, проход есть. Полезли. Я, может быть, последний раз на своих ногах прохожу в этом месте. Потом уже нести будут.
Металлическая сетка затряслась, и бабка растворилась в промозглом сыром тумане, как будто ее здесь и не было. Туман был таким тяжелым, что Павел почти физически ощущал его на своих плечах.