Наконец, спотыкаясь о мешки со строительными смесями, лавируя между кирпичными блоками и катушками с кабелями, они почти случайно вышли, несколько раз уткнувшись в ограду, к открытым чугунным воротам.
— Этот скрип я ни с чем не перепутаю, — почему-то горделиво сказала Екатерина Валерьевна. — Сколько раз просила Семена смазать ворота, а он, паразит, так и не смазал. У меня с детства от этого скрипа дрожь по всему телу пробегает.
— Пошли домой, пока не рассвело. Нужно одежду просушить и отдохнуть перед дорогой.
Семен Иванович ворочался на кровати и еле слышно стонал. Потом резко открыл глаза и уставился в потолок. Он провел ладонью по лбу, на котором выступила болезненная испарина, ощупал редкие, седые волосы. Старик дышал тяжело, как бы проверяя каждую порцию поступающего в легкие воздуха.
Его синяя костлявая рука ухватилась за боковую спинку кровати и, собрав все силы, он приподнялся. Посидел, немного свесив одну ногу. Потом кое-как встал и, шатаясь, доковылял до стола, где спичкой зажег керосиновую лампу. Не гася спичку, он сел на табурет и, покопавшись в пепельнице, нашел подходящий бычок. Сунул его в безжизненный рот и закурил. Стоило спичке потухнуть, как дед тут же закашлял.
Часть дождевых капель поглощала прохудившаяся крыша. Капли стучали по шиферу, хаотично, но при этом монотонно, словно нетрезвый барабанщик в каком-нибудь захудалом кафе разучивал новую песню. Остальная часть капель, по замыслу деда, должна была падать в заранее расставленные по полу тазы и кружки, но те все равно брызгами разбивались о пол, печку, стол и лежащие стопками плесневелые книги.
Семен Иванович отдернул желтую то ли от цвета ниток, то ли от грязных пятен, шторку, и посмотрел в маленькое окно. В доме напротив мерцали тусклые блики света.
— Что это она не спит? — хрипло проговорил старик, крутя в пальцах дымящийся бычок.
Внезапно дверь на четверть открылась и появилась старуха, опиравшаяся на трость. Она немного постояла, оглядываясь по сторонам, и стала медленно спускаться по ступеням.
Семен Иванович тут же потушил лампу и задернул шторку.
— Тьфу ты, несет неладная!
Сначала послышался скрип калитки, потом шаги, а следом — глухой стук трости в дверь. Старик потушил бычок и с неохотой поплелся к двери:
— Да слышу я, слышу, — прорычал он, сквозь темень сенцев.
— Семен, открывай. Дело есть.
— Какое у тебя дело может быть, старая дура? — пролетела в сморщенной голове старика мысль. — Тебе на кладбище нужно лежать горизонтально, а не о делах думать.
Он отодвинул влево задвижку, и с расчехленной дежурной улыбкой открыл дверь.