Долгие годы я говорила себе, что твоя мать стала причиной нашего развода. Каждый день искала подтверждения этим словам, но, в конце концов, поняла, что сама во всем виновата. Но ты должен меня понять и простить. Я не могла тогда поступить иначе. Я была другой — молодой и глупой. Прости, ради Бога.
Человек все так же стоял молча, но Кате сквозь тьму показалось, что он утвердительно кивнул.
— Наклонись ко мне.
Человек склонил голову, и Катя надрывно, с омерзением, закричала. Павлуша был бледен, как известь. По его шее текли капли пота. Несмотря на холод, под его глазами хранились противные, вздутые, вызывающие отвращение мешки. (На этом глава обрывается).
9.
Глиняный сосуд разбился и оказался пустым.
Семен Иванович немного постоял, опершись на самодельную ольховую трость, и медленно поволочился через дорогу к соседскому трехэтажному дому. Растущие по бокам крыльца две потрепанные временем ивы, склонились к земле, и как бы с почтением встречали того, кто верой и правдой служил неживому организму всю жизнь. Тому, кто видел особняк в радужные времена и теперь, на закате. Кроме него жилище давно никого не ждало, и мало того, не желало видеть.
Он выкурил одну папиросу и подошел к двери. Звонок давно не работал. Он, из вежливости, несколько раз постучал. Никто не ответил. По привычке зажав нос, он зашел к соседке узнать, не случилось ли чего. Стоял жуткий запах горелой химии. Повсюду летал пепел. Рядом с камином, в котором догорало копившееся годами тряпье, он разглядел тело Екатерины Валерьевны, которое лежало на шубе. Глаза были открыты, словно до последнего она пыталась разглядеть приближение к ней смерти.
— Вот и сказочке конец…
Он сходил в сарай за тачанкой. Погрузил тело, прикрыл шубой и вывез тачанку на улицу. Дверь подпер палкой. Поковырялся в заросшем волосами ухе, вынул палец и посмотрел добычу, вытер о трико и, опираясь на палку, пошел к избе. Зайдя внутрь, он посмотрел на полуразвалившуюся печь, которая бы точно не пережила следующую зиму. Посмотрел на желтые от пота простыни, не менявшиеся годами. Посмотрел на пыльные полки с книгами.
И понял, что брать ему с собою нечего. Документы не к чему. Одежда нужна только та, что на нем.
Семен подошел к полке и, приблизив к ним очки, прошелся по затертым корешкам.
— Ага, — протянул он, стараясь не чихнуть. — Пожалуй, больше ничего и не нужно.
Старик расправил правую руку, но остановился, скованный болью.
— Словно обухом топора раздробили.
Держась левой рукой за правую культю, он подошел к столу и, покопавшись в пустых обертках, взял блистер просроченного анальгина. Зубами выгрыз последнюю таблетку, и немного постоял, разжевывая. Поискал глазами воды, но и в кружке, и в графине давно пересохло. Проглотил на сухую, набрав больше слюны.