— Может, выберем другое кафе, потише?
— Не обращайте внимания. Мы делим здание с рекламным агентством. Нам ниже.
— Мы?
Вторая лестница состояла всего из трех больших ступеней. И тут тоже висели портреты. На этот раз Брута и Кассия.
Максим остановился как вкопанный.
— Пошли, ты чего встал?
— Алена, я тебе русским языком сказал, что издавать рукопись не буду, — поняв, куда они направляются, заявил Максим.
Девушка подошла и, потянула его за руку.
— Дурак, еще спасибо скажешь.
Максим хотел заявить более существенный протест, но Алена опередила.
— Простите, коллеги, за опоздание, — извинилась она перед людьми все в тех же туниках. Люди сидели за большим мраморным столом.
Девушка посмотрела на Максима. Лицо у того было отрешенным. Глаза будто смотрели внутрь. Он как бы был здесь и в тоже время отсутствовал. Тусклый свет от лампочки освещал лишь линию шеи.
— Ау? — щелкнув пальцами перед его носом, спросила Алена. — Поздоровайся.
Максима затошнило. Ему захотелось уйти, но, пятясь, по неосторожности он задел тумбу, на которой стояла ваза. Ваза зашаталась и полетела на пол. Черепки разлетелись по всем углам.
— Простите еще раз, надеюсь, она была не времен Брута. С нескольких пенсий расплачусь.
На улице вырвало. Живот пронзила тупая боль.
— Ну, ты точно дурак, Максим! — не скрывая злости, заявила появившаяся Алена.
Девушка демонстративно лопнула пузырь и пошла к машине. Открыла дверь, села, завела двигатель, включила фары. Закурила сигарету.
— Долго будешь стоять как соляной столб, писатель Еременко? Садись. Отвезу домой.
Писатель Еременко с неохотой сел в машину.
— Чтобы я еще раз когда-нибудь с тобой связалась! Ты даже не представляешь, кому проявил неуважение. У них каждая минута времени стоит как твоя пенсия. Теперь хоть увольняйся. Начальник завтра живьем съест.
Выехав на Садовое кольцо, редактор нажала педаль газа до пола, собирая урожай штрафов с камер, но, когда машина вновь уткнулась в пробку, стала с кем-то шептаться по телефону. От мелькания заманивающих неоновых вывесок Максим провалился в сон.
Сон Максима
Я вложил закладку на третьем томе, третьей части, двадцать шестой главы «Войны и мира», и посмотрел на подошедший трамвай.
На лавку сели два человека средних лет. У одного было чуть-чуть высокомерное, несколько удлиненное, спокойное, чисто выбритое лицо; светлые волосы курчавым полукругом окаймляли высокий лоб. Другой собеседник с длинными черными волосами постоянно большим пальцем как бы приглаживал усища, выстриженные на манер Ницше.
— Что вы думаете о бессмертии, о возможности бессмертия? — спросил тот, что был без усов.