— Тань, позови Бориса Николаевича.
Старик откашлялся и замолчал. На несколько минут в боксе воцарилась относительная тишина.
Пришел врач-реаниматолог, посмотрел на мониторы и что-то тихо на ухо сказал медсестре. Та не поняла. Тогда врач аккуратно постучал пальцем по монитору.
— Очень плохо дышит, — уходя, добавил он для надежности.
Медсестра подключила две капельницы и сделала укол в пористую вену старика.
— Николай Иванович, не снимайте кислородную маску, а то придется за вас аппарату дышать. Хотите, чтобы мы трубку в легкие вставили?
Медсестра вышла.
— Я брата младшего убил, — вдруг заявил старик чужим голосом, спустя некоторое время. — Вы слышите?
— Слышу…
— Прямо вот этой рукой и зарубил белогвардейца Антона.
Он с трудом поднял высохшую руку и показал, как зарубил брата.
— Враг он был. Царю служить хотел.
Теперь датчики сработали уже над головой Максима.
— А ведь я тоже хотел ему служить, да видимо, крив лицом вышел, — спустя еще какое-то время проговорил вяло старик.
Показатели на мониторе заплясали в хаотичном танце.
— Дышать… — захрипел он. — Нечем дыша…
Прибежала медсестра. Следом зашел Борис Николаевич с бутербродом в руках.
— Перевозите в соседний бокс, — приказал реаниматолог. — Там он будет под наблюдением.
— Мы думали, что взмахом шашки можно время остановить, а это оно нас всех остановило, — еле слышно просипел старик. — Один я никак не успокоюсь.
Старика отключили от датчиков, сняли кровать с тормоза и покатили.
— Гастролер Вы наш, — иронично произнес врач-реаниматолог.
На пороге каталка задержалась, задев шкаф с лекарствами.
— Таня, аккуратней, не мешок цемента везешь.
Максим остался один, и этот разговор о красноармейцах, Буденном, Ворошилове, белогвардейце Антоне, баррикадах, давно разобранной Сухаревской башне еще какое-то время продолжался в его мозге.
Призраки прошлого, конечно, ничего не могли сделать телу, но с наскока наотмашь как умели при жизни, завладели сознанием.
Утром, когда лампы искусственного желтого света выключили и в окна пробились первые солнечные лучи, в проходе остановилась каталка с Николаем Ивановичем. Медсестра поправила прическу, подкрасила губы помадой перед выходом на улицу, потом подтянула кверху простыню и покатила дальше.
Послышался голос Бориса Николаевича:
— Не можем дозвониться до жены. Да, скончался. Хорошо, позвоните тогда ей сами. Что? Нет, неделю назад жена настаивала на кремации.