— Вся наша решимость разбивается о безразличный мир, — словно не слыша собеседника, проговорил доктор богословия. — Мир совершенно безразличен нашим смыслам, нашим идеям, нашей морали, нашей добродетели. Мир пуст. В мире нет никакой надежды на спасение.
— Вы ли это говорите, Лев Николаевич? Вспомните, кто первым в рай вошел? Отпетый негодяй. Много ли он совершил добродетелей? Ноль. Он лишь от всего сердца покаялся.
Все молчали. Даже жевать перестали.
— Вспомните, что говорили великие святые, — сказал иерей кротко. — Макарий Египетский: «Боже, очисти мя грешного, яко николиже сотворив благое пред тобою». Пимен Великий: «Уверяю вас братия: куда ввергнут сатану, туда ввергнут и меня». Сисой Великий перед кончиной: «Поистине не знаю, сотворил ли я хоть начало покаяния моего. Вот он фундамент и как только этот фундамент уходит из сознания человека — с камня веры он сошел на песок и здание его будет разрушено при первом же искушении».
— Где справедливость? — с неприкрытым лукавством перебил профессор, как будто экзаменовал студента. — За что мне такие страдания? Где правосудие? Нечестивцы теперь будут ходить по земле, в которой лежит моя семья!
— Лев Николаевич, Вы же сами нас на лекциях учили, почему в храмах в Страстную пятницу читаются отрывки из 38-ой и 42-й главы книги Иова. Церковь показывает, что настоящий, окончательный ответ на такие вопросы, не только многострадальному праведнику, но и всему человечеству, был дан на кресте Голгофы.
Лев Николаевич захохотал.
— Хорошо, попробую ответить совсем просто, — продолжил иерей Михаил, уже почти смирившись с тем, что его не слышат. — Как учат все святые отцы: грех — это рана, которую мы наносим сами себе. И чем больше эта рана, тем больше требуется вмешательство врача. Врач — Христос. Скорби и болезни — всего лишь лекарства для исцеления души.
Иерей немного подумал и добавил, сквозь усиливающийся хохот профессора:
— Но иногда раны бывают смертельными.
— Уходи прочь! — крикнул профессор, столкнув иерея со стула. — Ты не апостол Павел, и здесь тебе не Афины! Кто ты такой вообще, чтобы меня, профессора, учить?!
Священник поднялся, отряхнулся, поклонился всем присутствующим и направился к воротам. Сквозь ругательства и проклятия профессора было слышно, как затарахтела старая машина.
— Поп тоже потерял в один день всю семью, — постскриптум, как бы невзначай, сказал могильщик Семен за столом.
Лев Николаевич налил очередную рюмку водки, но не стал ее выливать в стакан с соком, а выпил так. После как-то осел, побледнел и заплакал.