— Да, — с грустью согласилась Ольга Геннадьевна, вытирая руки.
— Вы уж меня простите, что только яму выкопал. Хозяйка выдернула. Думал, успею, а оно до вечера прокрутились.
— Ничего. День у всех был трудный.
— Много народу было на похоронах?
Ольга Геннадьевна не успела ничего ответить, потому что в дверях храма появилась тень Алены. Все что от нее осталось к вечеру. Глаза и щеки ввалились, челка поменяла розовый цвет на седину. Она была вся в траве, опилках и ссадинах. Шатаясь, подошла к столу, схватила графин с остатками морса и стала жадно пить.
— Дочка, что с тобой случилось?! — подбежала к ней Ольга Геннадьевна. — А мне сказали, ты уехала с Викторией Сергеевной.
Наконец, Алена села на лавку.
— Осталась какая-нибудь еда?
— Конечно, дочка.
К ней пододвинули хлеб, зелень, несколько остывших картофелин, соленые огурцы, миску оливье.
Алена с жадностью стала пихать в рот все подряд.
— А ведь я тебя знаю, — сказал Семен, наливая в рюмку еще водки. — Ты же дочка Льва Николаевича?
— Вы ее знаете? — удивленно спросила Ольга Геннадьевна.
— Сразу, конечно, не признать, но породу Льва Николаевича за версту видно. Я когда-то хоронил ее мать и братьев.
Алена равнодушно посмотрела на Семена и промолчала.
— Отец твой жив иль помер? — спросил Семен. — А дом ваш сгорел. Сейчас там ракитником все забило.
— Вы ошиблись, — огрызнулась Алена. — Ольга Геннадьевна, скажите, у Вас есть таблетка анальгина? Голова болит.
— Еже писах, писах, — почесывая ухо, проговорил Семен.
— Есть, дочка. Сейчас принесу.
Алена огляделась.
— Здесь давно не велась служба? — спросила она, с набитым ртом.
— Отец Михаил, может, и вел службы, — пояснила Ольга Геннадьевна. — Иконостаса нет, врат нет, икон нет. Одни трубы для перегонки молока сохранились целыми.
— Лучше бы молокозавод остался, — проговорил Семен. — Молока хорошего днем с огнем не найдешь.
— Фрагмент росписи сохранился, — указала Алена.
— Старики рассказывали, что у княгини погиб единственный сын во время безнадежного сражения за аул, — многозначительно сказал Семен. — Не знаю, миф это или нет, но вроде какой-то полковник, лично знавший генерала Ермолова, ей письмо прислал, в котором каялся, что, дескать, это он из-за ревности послал ее сына на смерть.
— Что-то меня знобит.
— Нужно развести костер, — сказал Семен.
— Прямо здесь?
— Пола все равно нет.
Алена посмотрела под ноги.
— Вот дочка, анальгин.
— А еще что-нибудь из еды осталось?
— В пакете посмотри.
Алена подтянула пакет и, держа за одну ручку, провела ревизию.
— Тушенка, — продолжала инвентаризацию Алена.
Семен сломал несколько палок, вложил между ними курительную бумагу и поджег от спички. Дым стал подниматься к дырявой крыше. Затрещали палки. Обе банки тушенки были вскрыты ножом и пододвинуты к огню. Алена отломила кусок хлеба и стала жевать вприкуску с зеленым луком.