Если я ничего не путаю, Дёрнов уже месяц ошивался в Первопрестольной, когда Шелобей вдруг попросил меня показать Толе Москву (а самому работать, видите ли, надо).
Встретиться договорились на «Площади революции»: всё пространство заполонила экскурсия китайцев (меня иногда напрягает, что они знают о московском метро больше, чем я). Слонялся по вестибюлю и глядел, как люди трут крылышко бронзовому петуху, нос весёлой собаке, туфельку школьнице с бантами — украдкой, мимоходом, дальше бежать надо.
Толя Дёрнов — стоял и рукавом полировал грудь советской атлетической бабе.
— Привет, — подошёл я, — куда двинем?
— А! Парикмахер! — Он отвернулся от бабы и пожал мне руку. Потом плюнул на рукав пальто (пальцы белели с длиннющими ногтями) — и продолжил натирать перси. — Это ж ты у нас знаток Москвы, ты и предлагай.
— На Кузнецком ты был?
— Кажись, был.
— В Хамовниках?
— Угу. Чернильницу Толстого спёр.
Я следил за работой Дёрнова: грудь советской бабы наливалась робким золотом.
— На Арбате? — продолжил я.
— Естессно. Ко мне даже художник какой-то клеился. Жаль, грит, что я не голубой.
— В Кремле?
Он обернул свой белобрысый затылок и окинул меня взглядом со сморщенным носом.
— Я царей не люблю, — сказал он и плюнул на рукав.
Поехали в итоге на «Партизанскую» (надо же этого забияку чем-то удивить). Он говорил про группу Shortparis («использует образ гея-скина в гомофобской стране; круто же!») и какой-то митинг («надо чтоб прям расстреливали, а люди шли смирненькие; Ганди так страну освободил»). И хотя народу в вагоне не было (день) — Дёрнов ужасно наступал. Я отходил шаг — Дёрнов за мной; ещё один — он следом. Когда я наконец упёрся в стенку, Дёрнов подошёл совсем близко (запах нечищенных зубов) и с самым свойским видом сунул свою руку мне в карман (я настолько офигел, что так мы и ехали).
Растопырившись, на меня смотрела она — «Схема линий Московского метрополитена». В её неуклюжем самоварном стане было нечто трогательное, огорчающее воспоминаниями. Всё связано, всё что-то значит. На жёлтой ветке — живёт Шелобей, на синей — Стелькин, красная —ветка Лиды (хотя она везде успела пожить, кроме салатовой), на зелёной — я когда-то работал, на «Текстильщиках» мы с Шелобеем знатно зависали… Я стоял и разглядывал линии жизни на протянутой ладони Москвы.
— Ну я поняла. Это как у Микеланджело и Рафаэля, — раздался голос маленькой девочки, лет семи. Я обернулся на звук: на коленках она держала коробку черепашек-ниндзя.