— Ну дай. Ну дай, а? Это же я виноват! — Шелобей не отставал.
— Да отвафи ты! — Она оттолкнула его и дальше пошла.
Тут вдруг Шелобей остановился на месте и несколько раз влепил пощёчину сам себе.
Самое страшное сейчас было — рассмеяться.
Ехали одну станцию — до «Ботанического». Вечерние люди забили все места — Шелобей с Лидой стояли, прислонившись к одному уголку и глядя в разные стороны.
— Хотите, анекдот расскажу? — предложил я.
— Фпафибо, Илья, давай профто помолчим.
Мы помолчали.
— Как ты его назвала? — спросил Шелобей.
— Илья. А фто?
— Да так. Просто.
Потом ехали автобусом (мороз знатно окреп) — Лида сидела на самом козырном месте (у огнетушителя, без сиденья — ещё пролезать надо), а Шелобей тупо висел на поручне, уже загодя с сигаретой в зубах.
— Я не хотел, Лид, я нечаянно, — попробовал он опять.
Губа у Лиды уже отошла:
— Шелобей, просто признай — ты безответственный мудак.
— Я безответственный мудак, — поспешил согласиться Шелобей.
— Просто немного неуклюжий, — сказал я.
Два чугунных взгляда.
— «Улица Мусоргского».
Обогнали ребят с костылями — вверх по убитым бетонным ступенькам (все лифты в травмпунктах похитили диверсанты). Сделали снимок — перелом (но не слишком страшный). Лиде вправили нос (завидя её дреды, врач нахмурился и сказал: «Девушка, а какое у вас мировоззрение?»), заткнули ноздри тампонами (она теперь шумно дышала ртом) — и отправили домой на такси. Лежать, лежать, лежать.
Шелобей стоял под замученным фонарём (в его свете носились крупинки) и курил (дым разлетался в бесформицу).
— Вечно так… Она мне делает больно… Я ей делаю больно… Она мне — я ей. Вот и весь обмен, — сказал он. — И всё повторяется, и всё одно и то же…
— Ну. Так это же любовь.
— Да нет любви никакой. — Он затянулся. — И времени нет, и пространства нет — и всё это огромная буддийская жопа.
Шелобей стоял покосившейся запятой.
— Спасибо, что вообще приехал, — прибавил он другим голосом и раскашлялся. — И извини… что всё так…
— Ничего. — Я загрёб снега с капота и попробовал слепить снежок. Снег был рыхлый. — Я домой пойду, — сказал я, сунув мокрые руки в карманы.
— Лады.
Снег танцевал, танцевал — и умирал.
Мы пожали руки.
— Я тебя люблю, если чё, — сказал Шелобей.
— Я тебя тоже, — сказал я.
— А ты точно не врёшь?.. Урод.
Пальцы вползли в почтовый ящик — знают же, ничего, кроме счёта за электричество, им не светит…. Реклама парикмахерской, реклама пиццы, «семья славян снимет квартиру» — я бросал весь хлам в коробку для мусора — ремонт компьютеров… Письмо. Из Петербурга.
Не веря, покрутил конверт в руках: от Тани. Гражданская улица, дом 15.