Когда Тристрам кончил говорить, трубка его совсем потухла. Великий тиреист и оболтус сидели все в пепле и совершенно не в себе. У Шелобея было оскорблённое «не в себе», у Тристрама «не в себе» сидело в горле и першило: из-за сложности артикуляции тире.
Несмотря на минувшие месяцы безделья и сомнений, по-тиреистски Шелобей знал всего лишь два слова: «——— —» и «— — — — — — — — ————». Первое означало что-то вроде «проследуйте», а второе было каким-то из матерных. Шелобей был не слишком уверен в этой синтаксической конструкции, однако именно её и произнёс.
Тристрам не оскорбился, не изменился в лице, он молча встал из кресла и, не кланяясь, не прощаясь, не говоря ни слова, вышел.
Шелобей подумал выкурить ещё две сигареты, но не стал. Зачем теперь курить? Он сидел в полном одиночестве и непонимании — в этой чужой, в общем-то, квартире.
Тут вдруг он услышал, что его зовёт родной и напуганный голос Лидочки. Проспала! Да разве можно было проспать? Шелобей подорвался, но задержал себя и осмотрелся глуповато по сторонам. Оставаться здесь долее не было ни малейшей нужды: свою истину — он уже спиздил.
Лида ехала к родителям забирать велосипед.
На «Бабушкинскую»!! (Фыр-фыр!) Нет, не могли поближе хату купить?
Сидела в пустынном метро и читала «Хасидские истории». Что-то снова мутное — про ученика, который решил постигнуть Божественную сущность: и вот постигает он, карабкается, копает, а к нему и приходит рабби: «Я знаю, что с тобой случилось: ты прошёл через Пятьдесят врат разума и стал у последних. Ты задавал себе вопрос, находил на него ответ — и ворота открывались. Так ты дошёл до Пятидесятых врат, где понял, что есть вопрос, на который не отвечал ещё ни один человек, потому что, ответив, он бы навсегда потерял свободу выбора». — «И что мне делать? — спросил ученик, — пройти через все врата назад?» Рабби ответил: «Достаточно отвернуться от последних. И ты останешься твёрд в вере».
Лида фыркнула и перевернула страницу. Какая лажа! Глаза-то от врат этих отвернёшь, а душу — нет…
Поднялась на поверхность и застегнулась. Ну да, зимой кататься затея имбецильная, — но дело не в этом: просто покупала велик она ещё с первой зарплаты, так что это единственная её вещь (у неё ж даже шмотки ни одной своей: всё с помоек и от друзей) … И это какое-то западло, что он остаётся у родителей — хотя они даже не общаются!!
Многоэтажка, многоэтажка — много-много, много-много. Поморозей вчерашнего. Небо в раздробь. И на снегу хипповские значки от птичьих лапок (только кружок не дорисован) … И голые деревья танцуют… Мимо проехал КАМаз, груженный снегом, и обдал Лиду ароматом автостопа.