Мама подходит ко мне и берёт за подбородок:
«Ну же, деточка, пообещай, что будешь стараться, что не бросишь художественную школу и будешь радовать нас с папой».
«Но мама…» — пытаюсь возразить я.
«Ты думаешь, мы просто из прихоти тебя заставляем туда ходить? — мама садится на диван рядом со мной и, увещевательно покачивая головой в такт каждому слову, продолжает наставление: — Мы хотим, чтобы ты научилась отвечать за свои решения и поступки».
«Но это не я решила туда ходить, я никогда не хотела идти в художественную школу…» — защищаюсь я.
«Что значит, ты не хотела? Живопись — это прекрасное занятие для маленькой девочки. Девочка должна уметь рисовать», — в голосе мамы слышится раздражение.
«Но почему?» — чуть не плачу я.
«Ты должна слушаться родителей, — вмешивается папа, — мы никогда тебе плохого не пожелаем. Не стоит больше это обсуждать».
Я ухожу в свою комнату, закрываю дверь, падаю на кровать и плачу. Через два года мы всё-таки забрали документы из художественной школы: художника из меня так и не вышло. Но родители были мной крайне недовольны. Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы окончить школу с золотой медалью и поступить в Минский медуниверситет лишь только для того, чтобы хоть как-то компенсировать неудачу в занятиях живописью.
Воспоминания снова скачут вперёд. Мне девятнадцать. После окончания первого курса я приехала на летние каникулы домой. Мы с мамой сидим на скамейке в парке и едим мороженое. Солнце приятно согревает колени и руки. Я жмурюсь от ослепительного света и улыбаюсь.
«Видишь, как хорошо, что ты не встречалась с мальчиками до окончания школы, — неожиданно говорит мама, — не забивала себе голову этой глупой любовью, а отдавала все силы учёбе. Вот уже и первый курс позади. Разве ты добилась бы такого успеха, если бы в голове были мальчишки, танцы и прочая дребедень? Да ни за что в жизни!» — отвечает она на свой же вопрос и смотрит на меня так открыто, искренне беззаботно, а у меня внутри всё сжимается от боли и стыда. Она не догадывается, как изранено моё сердце, не догадывается, что от одной лишь мысли оно начинает кровоточить. И при всём этом я чувствую вину за то, что ослушалась родителей, вину, которую мне пришлось искупать невероятными усилиями. Она не догадывается о том, чего мне стоило добиться такого успеха, как я боялась неудачи и позора. Она никогда не догадается, никогда не поймёт.
И снова плёнка воспоминаний отматывается назад. Я совсем ребёнок, мне семь лет. Я играю в куклы в родительской спальне и решаю сделать им дом в шкафу. Открываю шкаф и вытаскиваю несколько тонких пледов. На дне полки я обнаруживаю тёмный пакет. Мне становится нестерпимо любопытно. Я его разматываю. Это цветные порнографические картинки, видимо, принадлежащие отцу. Меня охватывает какое-то незнакомое волнение, вдруг становится жарко, мои щёки пылают. Я изучаю одну картинку за другой, пока не пересматриваю почти все. Неожиданно в комнату входит мама. Держа в руках картинки, я поднимаю на неё глаза, и меня вдруг пронзает чувство стыда, хоть я и не понимаю, за что мне стыдно. Мама подскакивает ко мне, выхватывает картинки из моих рук и больно ударяет меня по щекам. Я падаю на пол, хватаюсь руками за лицо и громко плачу. Мать выходит из комнаты, так и не сказав мне ни слова, на ходу сминая злосчастные бесстыдные картинки. Я долго лежу на полу и рыдаю, прижимая ладонь к пылающей щеке.