Проза (Баграмова) - страница 67

— И ещё вон ту грядку, — нетерпеливо напоминает свекровь, и Наташа опускается на землю без сил.

— Я устала, — шепчет она, — Я устала. Я больше не могу.

Свекровь горестно вздыхает. Вот не повезло ей с невесткой. Мог бы и на хорошей девушке жениться, а эта…

Надо жить

Сима просыпается утром в своей палате, как обычно. Поправляет одеяло, медленно поворачивается на бок к тумбочке и зачем-то смотрит на часы.

Солнечные лучи пробиваются сквозь неплотно задёрнутую занавеску прямо ей на подушку. Наверное, они её и разбудили…

Сколько она уже здесь находится? Всё, что было раньше, за пределами больницы, кажется отсюда таким далёким, нереальным. Жизнь словно разделилась надвое: до операции и после.

Сима осторожно трогает бинты на груди. Боль по-прежнему очень сильна. Но уже не выматывает, не сводит с ума, не вжимает своей тяжестью в подушки. Сима смиряется с ней, боль уже стала частью её жизни.

Она и боль. Теперь их двое.

Сима приподнимается на локте и медленно опускает одну ступню вниз. До пола далеко. Задержав дыхание, она хватается рукой за край кровати и подтягивает себя к нему. Теперь — перевалиться.

Ноги держат плохо. Мыски больничных тапочек торчат из-под тумбочки, но Сима не хочет за ними тянуться — далеко.

Аккуратно переступая, она подходит к окну. Стараясь не дышать, медленно поднимает руку и отодвигает занавеску.

На улице бушует весна. Осевшие коричневые сугробы, солнечные блики в бесчисленных мелких лужах, стаи ошалевших воробьёв…

Сима поддевает пальцами шпингалет, и он неожиданно легко освобождает раму: верхняя защёлка открыта. Уже забыв и про бинты и про осторожность, она тянет на себя створку, и в лицо ей ударяет свежий холодный воздух. Пахнет землёй и талым снегом.

Сзади хлопает дверь, слышатся причитания нянечки. Сима улыбается: весна. А потом будет лето. Надо жить.

Назавтра мама приходит пораньше. В пакете домашние пирожки и морс. Хлопочет, как всегда. Волнуется за неё, пытается помочь. А зачем волноваться? Врач сказал ходить, значит, уже можно.

Сима, морщась и избегая резких движений, медленно надевает куртку. Растревоженная её действиями, всё сильнее ноет перетянутая бинтами грудь.

Мама наклоняется, чтобы застегнуть дочери сапоги.

— Мама, не надо, я сама, — просит её Сима.

— Как же ты сама? — беспокоится мама.

— Сама, — упрямо повторяет та.

От наклона кружится голова и схватывает под рёбрами. Дышать совсем невозможно: малейшее движение отдаётся в груди новым болезненным спазмом. Сима медленно тянет вверх замок молнии. Ну вот, получилось. Теперь второй сапог.

В больничных коридорах мама то пытается поддерживать её под локоть, то забегает вперёд, открывая двери.