Представлялись они нелюдимыми, хмурыми, с исподлобными взглядами, даже чуть ли и не с обрезами. Во дворе же меж тем стояла кучка самых обыкновенных ребят, плоховато одетых, смущенных, растерянных, и только один, с большим хрящеватым носом на мосластом худом лице, стоял независимо, вызывающе, вольно отставив ногу в худом сапоге, глядел исподлобья, кривя посинелые тонкие губы насмешливо и презрительно.
С ним рядом стоял небольшого росточка парнишка с сытыми щечками. На нем на единственном пальтецо было новенькое, под которым обозначался уже небольшой животок. Справа — еще один, невысокий, сутуловатый, интеллигентного вида, в старой измятой шляпе, в очках. Но особенно выделялся длинный как жердь, с маленькой головой, похожей на недоспелую брюкву. Он постоянно ею вертел, глядя на всех дружелюбно, с широкой улыбкой, обнаруживавшей нехватку переднего зуба. К тому же он был разноглазый, бизой: один глаз зеленый, другой коричневый. Держался он шумно, сразу же начал стрелять закурить, ухмыляясь щербатым ртом, словоохотливо сообщая, что они уж три дня в дороге и все эти дни перебивались чужими чинариками.
Фамилия его была Рыжаков. Большеносого — Боровков, пухлощекого, в новом пальто — Филичев, а очкастого, в шляпе — Еввин. Гапоненко отдал распоряжение их четверых подселить в Квашнино, а троих оставить в селе. Пермяки попытались занять в Квашнине отдельную комнату, но завхозу училища было дано строгое указание расселить их поодиночке.
Рыжаков, жердястый и длинный, быстро завел знакомства и сразу оброс дружками, словно пенек опятами. Был он простоват, легковерен, малость придурковат, падок на разного рода сенсации. Почти каждый день притаскивал в общежитие какую-нибудь невероятную новость и, округляя глаза, громогласно ее оглашал. То он узнавал от кого-то секрет омолаживания, то рецепт, как прожить до двухсот с лишним лет.
Как-то, узнав на уроке химии, что сероводород способен не просто гореть, а взрываться, он прибежал в общежитие встрепанный, горя нетерпением произвести на себе этот опыт и, выпросив у кого-то спички, поспешно стал раздеваться…
Вся комната долго потом хохотала, когда опалил он свои обросшие рыжеватым волосом ноги у самого их основания и долгое время не мог не только садиться, но и ходил раскорякой, с великим трудом.
Полным его антиподом был Боровков. Этот держался особняком, редко с кем заговаривал первым… На расспросы же отвечал неохотно, искоса глядя на собеседника. Ходил постоянно с поднятым воротником, голову при ходьбе втягивал в плечи и оборачивался по-волчьи, всем туловом. Утром делал зарядку и обливался холодной водой из колодца. А приходя с занятий, какое-то время лежал, отвернувшись к стене, потом поднимался и отправлялся за двор. Там раздевался до нижней рубахи и принимался накачивать мышцы тяжелым чугунным кругом, снятым с колес разбитой полуторки.