Отправив супругу лечиться на юг, старый Норин все эти дни оставался один.
С утра, сипло и трудно дыша, затаскивал в избу охапку березовых дров, вытапливал печку. Позавтракав, брался за кисти, радуясь тишине, одиночеству.
Супруга его, Калерия Евдокимовна, по приезде в село играла какое-то время в любительском драмкружке, сама пыталась ставить спектакли, руководила хором, искала себя, но потом, заявив, что ей надоело возиться с бездарными этими Маньками, Ваньками, Таньками, села дома и захандрила, вспоминая столичную жизнь.
Занялась было обустройством квартиры, хотела обставить ее как у подруги в Москве, но он запретил ей трогать дедовы сундуки и лавки, старые половики и иконы, позволил лишь заменить занавески на окнах. Возмущенная этим, она укатила в столицу, бросив с порога, что больше ноги ее здесь не будет. Через неделю вернулась притихшая, но не роняя достоинства и давая почувствовать, что и там не нашла должного понимания.
Долго не мог он привыкнуть к ее курению, к губной помаде, которой испачканы были окурки, ею везде оставляемые, к развязной манере сидеть с папироской в зубах, сплетаясь ногами и высоко открывая худые колени. Она не хотела иметь детей, заботилась о фигуре, и это его огорчало. В последние годы жена помешалась на чистоте и за короткое время сумела отвадить от дома многих его друзей и знакомых. Особенно невзлюбила студентов («Натащат грязищи!») и вскоре добилась того, что теперь уже редко кто рисковал навестить старого Норина. А прежде студенты частенько его навещали, хотя, как ему говорили, Гапоненко и пытался им запрещать.
Сам новый директор дружбы ни с кем не водил, держался подальше от всяких теплых компаний, хотя постоянно и неустанно сколачивал возле себя актив, упорно выискивал единомышленников.
Он вечно был занят, всегда куда-то спешил, но никто никогда не видел, чтобы сам он писал, рисовал, ходил на этюды. Работы свои он никогда никому не показывал. Да и имел ли он их? Если случалось ему подменить кого-то из педагогов, все обучение его сводилось к тому, что, забежав во время урока, между другими своими делами, в аудиторию, наскоро обегал глазами работы учеников, на ходу подавая советы срезать нос, поднять бровь, посмотреть на уши, убавить рот, вновь исчезал, пыхая трубкой, оставляя за тощей сутулой спиной волокна синего дыма и запах медового табака.