Ведь как они, таличане, упорно искали свой стиль, свою манеру письма! Искали вслепую, ощупкой. И если бы не профессор Бокшанский, который направил их, мастеров, на истинный путь, кто знает, как бы у них все получилось…
Много, конечно, для них, для артели, сделал Норин Андрей, их земляк, даровитый художник. Но самое главное сделал Бокшанский, тоже ихний земляк, таличанин. В те годы, в начале двадцатых, был он просто искусствоведом, еще никому не известным, незнаемым. Служил в Москве, в знаменитой той галерее, что находилась в Лаврушинском переулке, и был частым гостем в другом переулке, Леонтьевском, в котором располагался Кустарный музей.
Он стал наезжать к ним в село каждое лето еще до того, как они организовались в артель древней живописи. Беседовал с ними, внушал, что писание икон не всегда, не во все времена было делом ремесленным и казенным, а в века минувшие было оно высоким искусством, являвшим миру высокие образцы прекрасного. И говорил об Андрее Рублеве, Симоне Ушакове, о стилях древлего Киева, Суздаля, Новгорода Великого. Он приводил мастеров в сельский их храм и показывал в нем иконы, писанные их предками. В оные времена, как он утверждал, таличане имели свой собственный стиль, начало берущий от писем строгановских и новгородских. Были среди таличан свои знаменитые мастера. И называл имена живописцев, добавляя при этом, что одинаковость многих имен с именами ныне живущих — свидетельство безусловной преемственности. Он раскрывал перед ними ту красоту, что скрыта была за далью столетий. И совершалось чудо: иконы давно знакомые, примелькавшиеся, с самого детства виденные, — все эти «акафисты» чудотворцам, Спасителю, Богородице — вдруг представали в ином совершенно свете. То были не просто иконы, что сотнями мазали на продажу они, богомазы, — нет, то были произведения искусства великого, древнего, искусства, в котором народ воплощал свои думы, надежды, свои вековые чаяния, веру в добро, справедливость, в лучшую жизнь.
Он, их друг и наставник, пробуждал в мастерах гордость. Гордость — и чувство собственного достоинства. Ведь они же владеют чудом — чудом старинной темперной живописи, повсеместно давно утраченной и пронесенной через столетия только ими одними, сохранившейся только у них!.. Да и сами они, мастера, кто они были в недавнем прошлом? Разве в руках у них было одно ремесло с запахом тухлых яиц и олифы? Нет! Их росписи до сих пор оставались в больших городах, в столицах, даже в кремлевских палатах и храмах Москвы. Было у них знакомство с большими художниками. Почти все они, несмотря на малую свою грамотность, в свое время читали «Историю искусств» Гнедича или Бенуа, а Иван Доляков, тот с войны кроме вшей и окопного духа и Рафаэля еще принес, — огромную книгу на незнакомом им языке, из серии «Klassiker der Kunst»