В избах топили печи, дым из труб стелился над крышами: повизгивали, нагибаясь, журавли колодцев; слышались голоса за заборами, глухо-наглухо отгородившими дворы от улицы; слышны были хруст снега, мычание коров — задавали скотине корм. На столе у Сосипатыча валил горячий вкусный пар из чугуна с картофелем.
— Садись, парень, гостем будешь, — хлопотал Сосипатыч. — Крепенького нет, за здравье постояльца прекрасного нашего с радости-то маленько бы.
Оскар Энгберг, слабый и бледный, лежал, однако, совсем не тот, что вчера. Побритый, с прямым, как линеечка, левым пробором, аккуратно подкрученными светлыми усиками. В голове его уже строились планы на будущее.
— С постели поднимусь, вон инструменты мои дожидаются.
Эти инструменты Надежда Константиновна, когда ехала в ссылку, привезла из России. Владимир Ильич написал, что, мол, есть у меня в Шушенском товарищ, рабочий Оскар Энгберг, мастер ювелирной работы, тоскует без дела, и на прожитие с теми инструментами заработать бы можно.
Надежда Константиновна по просьбе Владимира Ильича привезла Энгбергу набор инструментов, а они не лёгонькие, тяжёлую корзиночку Надежда Константиновна привезла для Оскара.
У Прошки за пазухой книжка, перевод А. Ульяновой. Владимир Ильич спрашивал в письме к матери: разве итальянский писатель Де Амичис, которого перевела Анюта, пишет для детей? Он не знал, что Анюта перевела детскую книжку. Детскую? Отлично! Пришлите, пожалуйста. Непременно пришлите ребятам Проминского!
Оскар Энгберг выкладывал Прошке планы, что день-другой полежит, как велел доктор, а встанет от болезни, примется изготовлять Надежде Константиновне к отъезду из ссылки подарок. Брошь в виде книжки. Выгравировано будет на книжке: «Карл Маркс». На память. Чтобы помнила, как учила Оскара Энгберга понимать «Капитал» Карла Маркса, разбираться в политике. Чтобы помнила, какая пригожая приехала в Шушенское, приятная, тоненькая, будто молодая берёзка. Улыбнётся — окошко в весенний сад распахнулось! Впрочем Оскару Энгбергу помнить об этом. А Надежда Константиновна повезёт из Шушенского брошь в виде книжки.
Небо всё ниже нависало. Сизое, снеговое. А утро, однако, посветлело немного, и Прошка, пожелав доброго здоровья Оскару и удачной охоты Сосипатычу, пошагал в тихую улочку над рекой Шушей. Реку Шушу и не разглядеть бы под снегом, да убитая валенками тропка вела к проруби, круглому омутцу с зелёными гладкими краями, над которыми тонко дымилась белым паром вода. Наверное, Паша ходит к этой проруби полоскать бельё.
Она охнула, когда он вошёл в дом. Тихо: «Ой!» И опустилась на лавку, словно без сил. Вчера не заметила Прошку. Ничего не сказала. Даже «здравствуй» не сказала.