— Пойте, Ян, пойте!
Отец Леопольда пел, уносясь сердцем в ненаглядную горькую Польшу, а Глеб Кржижановский писал, ерошил чёрные кудри, морщил улыбкой губы, нахмуривал лоб и писал. Переводил на русский язык польские революционные песни.
Вихри враждебные веют над нами, Тёмные силы нас грозно гнетут, В бой роковой мы вступили с врагами, Нас ещё судьбы безвестные ждут.
Не шутки: отец в тюрьме на своём языке пел эти песни, а теперь русские революционеры на воле по-русски поют:
На бой кровавый, Святой и правый,
Марш, марш вперёд, Рабочий народ!
И мать хоть и жаловалась перед иконой Иисусу Христу на трудную жизнь, а любила отца. Каков есть, таким и любила. «На бой кровавый, святой и правый».
Отец воткнул тяпку в землю:
— Леопольд, куда думой залетел, хоть из пушки пали?
Леопольд тоже воткнул тяпку в землю и стал.
— Гляди, татусь, сколько луку обрыхлили! Теперь ещё толще нальются луковки.
— Так-то так.
У отца коричневое от солнца и ветра лицо. Узкое, бритое, с длинными усами. Морщины на бритых щеках видны глубже и резче.
— Так-то так, — Помолчал и ещё: — Так-то так.
— Татусь, о чём ты всё думаешь?
— Осенью кончится ссылка, сынок. Можно бы домой подыматься. Луку в плетушки навязали бы, пригодился бы дома.
Они редко говорили об этом. Боялись верить, что осенью кончается ссылка. Что скоро домой.
— Татусь, о чём ты словно горюешь? Ведь недолго осталось.
— Э-э! — сказал отец.
Поплевал на ладони и принялся рыхлить землю. Тёмный, лопатки торчат. Отчего он придавленный, будто гиря на нём?
А из проулка звонко неслось:
— Дядя Ян! Тётенька Текла! Леопольд, Леопольд!
По проулку бежала Паша. В голубом сарафане, в платке с голубыми каёмками, бежала, едва касаясь ногами земли, придерживая на груди перекинутую через плечо косу пшеничного цвета.
— Дядя Ян! Леопольд! Угадайте, кто к нам приехал?
На ней сарафан до травы. Девичья фигурка робко рисуется под голубым сарафаном. Леопольд увидит Пашу, синеглазую, загорелую, с пшеничной косой, сердце ухнет, как во сне, когда летишь высоко-высоко.
— Незабудочка паненка Паша, — улыбнулся отец.
— Незабудочка! — Паша фыркнула в рукав. — Уж и скажете, дядя Ян. А я рук от картошки никак не отмою. Ну, про гостей угадали? Не угадать нипочём. Владимир Ильич посылку схватил да как бегом к себе в кабинет! Затворился. Что уж в письмах там ему написали? Выходит из кабинета довольный, ладони потирает, на что-то вроде сердит, а вроде и рад. Надежде Константиновне подмаргивает, что, мол, новости важные привезли из России. К Владимиру Ильичу товарищ приехал, к Надежде Константиновне подруга. Ничего себе, аккуратненькая. А наша видней. Наша как глянет, всю тебя насквозь и увидела. Улыбка у нашей больно приятная. А ещё гостинцев нам привезли. Посылку из Подольска, от бабушки. Слыхали, в Подольске у нас ещё бабушка есть, его мать, заботливая, обо всех заботилась, никого не забыла и ваших ребятишек, дяденька Ян, не забыла. Меня за вами прислали. В гости зовут. А ещё, дядя Ян, Владимир Ильич велел сказать, что по делу.