В первый же вечер Белогорский спросил:
— Ты слышал, как мы, студенты, бастовали против правительства?
Прошка слыхал, но не очень. Смутно слыхал. Пётр Белогорский рассказал Прошке, как смело бастовали студенты, требуя от правительства свободы слова и сходок, а министр внутренних дел Горемыкин выпустил на студентов отряд конной полиции с плётками.
— Горемыкин — подлец и палач! — сказал Белогорский, оглянувшись, не слышит ли кто.
За разговорами они весь вечер проходили по улицам. Вечера три так ходили, и Белогорский говорил о студенческих сходках и стачках, о светлых личностях Карле Марксе и Энгельсе, о блестящем талантливом публицисте Михайловском, но другого направления, чем Маркс. Белогорский спросил:
— Желал бы ты встретиться с политиками?
Конечно, Прошка желал.
И вот он идёт на встречу с политиками и неизвестно, что там его ожидает и чем всё это кончится. Но какой, однако, неорганизованный он человек! Зачем его понесло в библиотеку? Неужели нельзя было потерпеть до завтра? Теперь на целый час опоздал из-за книжки Де Амичиса.
Твердя про себя адрес и имя, кого надо спрашивать, он без передышки взбежал на третий этаж и остановился отдышаться у двери. На двери, обитой для тепла коричневой кожей, табличка. На табличке полное имя и фамилия: «Екатерина Дмитриевна Кускова». Открыто так и написано. А у неё сегодня собирается тайный кружок! Но так как с тайными кружками Прошка до сих пор не знавался, то, недолго раздумывая, нажал кнопку звонка. В прихожую выбежал Пётр Белогорский, разгорячённый, в студенческой тужурке нараспашку.
— Явился? Молодчина! А я беспокоюсь, отчего его нет, струсил мой пролетарий?
И потащил Прошку в комнату с пёстрым ковром во весь пол, роялем и камином, где в жарком ворохе углей вспыхивали и ползли синие змейки.
— Господа! — прокричал Белогорский, вводя Прошку. — Знакомьтесь, мыслящий представитель российского рабочего класса! Екатерина Дмитриевна!
Он подвёл Прошку к Кусковой. Она была молодой статной дамой, черноволосой, в чёрном шёлковом платье. Стояла, окружённая молодыми мужчинами в студенческих тужурках и пиджаках с манишками, и курила тоненькую папироску, стряхивая пепел прямо на ковёр.
— Покажите мне его! — звучным голосом сказала Екатерина Дмитриевна. — Вы Прохор? Слышала, говорил о вас Белогорский. Господа! Какое имя, глубинное, русское! Из типографских рабочих? Господа! Как раз для типографских рабочих типично тянуться к нашему движению. Наиболее думающая публика среди русского рабочего класса. Здравствуйте, Прохор! Я Кускова. Будем знакомы. Идите к нам. Мы вам рады. Товарищи, кто-нибудь, дайте ему чаю.