Среди деревянных крестов поднялся свежий глиняный холмик. Всё кончилось.
Прошка хотел сразу после похорон подойти к Владимиру Ильичу, но Владимира Ильича окружали товарищи. Женщины под руки вели вдову. Она шагала, глядя перед собой расширенными сухими глазами.
Прошка слышал, Владимира Ильича звали зайти. У Надежды Константиновны было грустное больное лицо.
— Боюсь, не расхворалась бы ты у меня. Надо нам поторапливаться, — заботливо сказал Владимир Ильич.
Прошка приметил, в какую избу их повели, и со всех ног помчался в волостное правление. Сельский писарь приказал после похорон немедля явиться. Прошка явился. Писарь, курносый и большеухий, с маслянистыми волосами, был занят переписыванием в конторскую книгу казённой бумаги. Прошка покашлял, писарь не оторвался от бумаги. Прошка ещё нетерпеливо покашлял.
— Не на пожар, обождёшь.
Прошка ждал. Писарь подул на листок в конторской книге, убедился, что чернила просохли, закрыл книгу и принялся наставлять Прошку, как полагается жить ссыльному. Чего можно, чего не положено. Не положено без спросу из села отлучаться. Рассуждать о политике. Читать вредные книги.
— А какие вредные, как в них разберёшься?
— Про то известно властям. Не рассуждай, твоё дело слушать.
И дальше, и дальше в том же духе.
«Опоздал повидаться, уедут! Скоро отговоришься, курносый? Чтоб бык тебя забодал!»
— Господин писарь, разрешите сперва стать на квартиру. Я потом к вам приду.
«Господином» он писаря купил и милостиво был отпущен устраиваться на квартиру, назначенную для нового ссыльного волостным правлением. Там опять пошли вопросы, торговля. Старуха хозяйка не решалась прямо так пустить постояльца. «Заранее обговорить надо, после схватишься, а поздно». Они жили со стариком бобылями. Старик хворый, с печки слезает по крайней нужде.
— Вся работа на мне. Ломишь-ломишь работу да и согнёшься на седьмом-то десятке. Без мужика в крестьянстве нельзя. Оттого и постояльца беру. Воду скотине станешь носить, в хлеву убирать, дрова за тобой, все мужичьи дела за тобой.
— Согласен.
Прошка задвинул под лавку сундук и дал ходу вон из избы. Вдогонку неслось:
— Стой, бешеный, стой! На что они мне порченого такого прислали? Я и днём-то с ним побоюсь, я такого и на порог пустить побоюсь!
«Ладно, уломаю, порядимся».
Ещё не добежав до избы, куда Владимир Ильич с Надеждой Константиновной зашли к товарищам после похорон, Прошка увидел отъезжавшую со двора двуколку. Владимир Ильич правил сам. Буланый конь с чёрной гривой и подрезанным чёрным хвостом, в чёрных сапожках до колен легко шёл упругим, играющим шагом.