Все в саду (Николаевич) - страница 101
О, фонтан!!! Ты так много значишь для русской души: в русском восприятии фонтан – предмет роскоши и изысканности; фонтан для русских – европейская финтифлюшка, он прямая противоположность колодцу, чистая декорация и всегда должен бить вверх. Да и не только для русских, хотя для русских особенно, в силу его экзотичности – фонтаны же к нам прибыли из Европы. Фонтан обязателен для всякого уважающего себя офиса, будь то Лос-Анджелес или Гонконг, и я тут же, при первом взгляде на милое новшество в Летнем саду, вспомнил серию “Южного парка”, в которой Эрик Картман, решив обзавестись своей фирмой, утверждает, что самое важное – фонтан поставить. Вызывает уважение и красоту обозначает, фонтан – признак благосостояния и процветания, символ фаллической силы власти: Версаль и Петергоф. Людовик XIV и Пётр I от Эрика Картмана по сути своей мало отличны – тоже начальники.
Фонтанами дело не ограничилось, дары сыпались как из рога изобилия. Я, проходя под караулом выгородок, раздумывал, куда ж денется огромный бетонный сортир, воздвигнутый в Летнем саду то ли Хрущевым, то ли Брежневым и отмечавший в этом петербургском месте присутствие советской власти: вот он, никуда не делся. Он переоборудован, из серого стал зелененьким, чем-то приличненьким обшит, став от этого еще больше и мерзее. Пандан ему – многочисленные дощатые павильоны, изображающие то Птичник без птиц, то Оранжерею без растений, а также дощатая же беседка посередине невесть зачем разлитой лужи с фарфоровыми вазонами по краям. Красиво, слов нет, но мучительно встал вопрос: как же это всё называется? Мне говорят, что это восемнадцатый век, и что “благодаря реставрации мы получили возможность увидеть то, что не видели многие поколения до нас, – сейчас он выглядит практически таким, как его запланировал Петр I”, – как сказал на церемонии открытия Летнего сада губернатор Санкт-Петербурга Георгий Полтавченко. Полная и очевидная чушь, стыдливое “практически” не помогает, и никак это реставрацией не назовешь, реконструкцией тоже. Выдавать это за реставрацию или реконструкцию – психиатрический диагноз; и вот из табличек, услужливо объясняющих смысл появления на свет этих близнецов советского сортира, выплыло чудесное словечко – “воссоздание”.
Воссоздание, вот оно, вот замечательнейшая всего формулировка; не возрождение, не обновление, не построение, а – воссоздание. И слово это, столь удачно найденное, тут же прояснило мне многое. И вот уже вырисовывался передо мной образ моей эпохи, эпохи Воссоздания, и Летний сад придал смысл многим явлениям сегодняшнего дня, до того от меня ускользавший. И грандиозная эпоха Воссоздания встала передо мной в череде великих строений: Царицыно, Константиновского дворца, Храма Христа Спасителя – этих порождений современного гения власти, ибо Летний сад уникален, и уникальность его – пророческая. Всё проясняет. Летний сад изначально был создан как модель Вселенной, всеобъемлющей и всеопределяющей, и именно поэтому Летний сад всегда был и всегда есть современность – его скульптура не может состариться и превратиться в памятник прошлого, пусть даже ее и имитацией заменят. Летний сад является для истории Петербурга и России камертоном, определяющим чистоту ее звучания. Статуи, в нем живущие, – не памятники, а зашифрованное представление о мире, где в символической форме представлено всё его многообразие: Мир и Война, Любовь и Смерть, Время и Истина, Красота и Бренность, Времена года, Темпераменты, Времена суток, Континенты, Искусства, Страны света.