“Вообразите себе великолепный квадратный замок и внизу его аркады, под которыми в бесчисленных лавках сияют все сокровища света, богатства Индии и Америки, алмазы и диаманты, серебро и золото; все произведения натуры и искусства; всё, чем когда-нибудь царская пышность украшалась; всё, изобретенное роскошью для услаждения жизни!.. И всё это для привлечения глаз разложено прекраснейшим образом и освещено яркими, разноцветными огнями, ослепляющими зрение. Вообразите себе множество людей, которые толпятся в сих галереях и ходят взад и вперед только для того, чтобы смотреть друг на друга! Тут видите вы и кофейные заведения, первые в Париже, где также всё людьми наполнено, где читают вслух газеты и журналы, шумят, спорят, говорят речи и проч. <… > Всё казалось мне очарованием, Калипсиным островом, Армидиным замком… ” – гласит знаменитая цитата из “Писем русского путешественника” Николая Карамзина.
Колетт поселилась здесь после двух бурных браков, закончившихся разводами, рождения дочери и пятнадцати переездов – по всему Парижу. В жилище с окнами, глядящими в сад, ей хорошо. Там у Колетт всё, что она так любит: кошки и собаки, цветы и фрукты, коллекция старинных стеклянных шаров – пресс-папье и, самое главное для нее, пачки бледно-голубой писчей бумаги (бледно-голубой цвет не утомлял глаз). На этой бумаге, при свете лампы с бледно-голубым абажуром, пишет она по ночам.
В то время Колетт уже почти не может ходить, жестоко страдая от артрита. И, заметив в поздний час свет голубой лампы сквозь ветви сада, приходят развлечь и отвлечь соседку от страданий неразлучная пара – поэт Жан Кокто и его возлюбленный, белокурый атлет, писаный красавец, киноактер Жан Маре.
“Воздух Пале-Рояля освещен лунами лампад окружающих арок”, – написал пятидесятилетний Жан Кокто, поселившийся там в 1940-м.
Жокто прекрасно устроился, – откликается Колетт. – Кухня со всеми удобствами, четыре комнаты, ванная, горячая вода”.
“Из своего окна я болтаю с Колетт, которая пересекает сад со своей палочкой, элегантно повязанным шарфом на манер галстука, красивым глазом и в сандалиях на босу ногу”, – замечает ее сосед.
Впрочем, Колетт и Кокто – “кошка и лис”, как их звали, – были больше чем соседями или даже друзьями: они были сообщниками. На бесчисленных сдвоенных портретах у них такой вид, словно им шепчут на ухо о чем-то по секрету. Взгляд полон лукавства, на губах усмешка – не то над миром, не то над собой. Даже прически у обоих похожи: мелко курчавятся светлые волосы, сбитые на сторону, слева направо – будто ветер сдувает морскую пену.