К наследнице сорокапятимиллионного состояния женихи шли ромбом, подкатывали самые центровые парни – и молодые князья, и пятидесятилетний князь Куракин, и Платон Зубов, последний екатерининский фаворит, тогда еще молодой, сорокалетний. Сватался и Николай Каменский – из тех, кто “молодые генералы” и “очаровательные франты”, блестящий молодой полководец. Но было известно, что он любит дочь немки-ключницы, – и мамаша Каменская, в ужасе от мезальянса, быстро выпихнула эту немочку, Лизхен, замуж за первого попавшегося офицера. Без особого энтузиазма Каменский посватался к Орловой – вряд ли по алчности, но скорее по родительскому настоянию, ему, кажется, было всё равно, – и она ему отказала. Причиной был, с одной стороны, траур по горячо любимому папеньке, с другой – она, конечно, не могла не слышать про Лизхен, но, похоже, она отказала в первую очередь потому, что он ей очень нравился, а она ему – не очень. Умные девушки это чувствуют. Через два года тридцатичетырехлетний генерал Каменский – так и не женившийся, по-прежнему влюбленный в Елизавету, невозможно красивый, обожаемый солдатами, – умер по дороге в Одессу. Говорили – был отравлен. Говорили также, что мать перед похоронами попросила вырезать его сердце и долго, до самой своей смерти, хранила в домашней церкви в Троице-Зубове.
Орлова, пишет Блудова, вспоминала его до конца с двадцатилетней страстью и страдала. Но женой ничьей не стала, и не только из-за Каменского, но и по-своему главному, так сказать, предназначению: она была дочерью, а не женой. Дочь – это призвание. А отцы находились всегда.
V.
Ee отец убил Петра III, выиграл Чесменскую битву и вывел орловских рысаков, сложно скрещивая арабских скакунов с датскими, норфолкскими и мекленбургскими лошадками. По воцарении Павла отправился в эмиграцию, вернулся при Александре – жить бы и жить, в семьдесят лет был бодр и радостен, гарцевал на конях, закатывал у себя в Нескучном грандиознейшие празднества, был любим и народом, и светом, – и вот умер в одночасье.
Смерть отца стала для нее, двадцатидвухлетней, тяжелейшим потрясением: четырнадцать часов обморока – и жаркая молитва, просьба к Господу взять ее жизнь в свои руки. После похорон батюшки она отвергла притязания сводного (незаконнорожденного, но легализованного) брата Алексея Чесменского быть ее опекуном – без тебя обойдусь – и широко отправилась по духовным маршрутам: Киево-Печерская лавра, Свято-Яковлевский монастырь, духовно припала к оптинскому гробовому старцу Амфилохию, а потом, уже надолго, – к архимандриту Фотию.