Отродясь у Стеньки не бывало таких восторженных слушателей!
– Только знать надобно, как тот человек выглядел, что у вас харю-то унес. Мы его сыщем и научим, что чужое возвращать полагается… – Тут Стенька подумал и неуверенно добавил: – А лучше и вовсе не брать…
Внучата призадумались.
– А как выглядел? – спросил самого себя Егорка. – Во что одет был, что ли?
Припоминали долго, и оказалось, что был нехороший человек в портах, в сапогах, в однорядке и в шапке. Цвета же припомнить так и не сумели.
– Однорядки из сукна шьют, – помогал, как умел, Стенька. – Сукно синее бывает, васильковое, скарлатного цвета… ну?…
Внучата только плечиками пожимали.
– А высок ли?
– Да с тебя, дядька Степан!
– Толстый? – уже как можно проще спрашивал Стенька.
– Не-е, не толстый!
– Как я?
– У него нос другой.
– Какой – другой?
– Не знаю…
Муку мученическую принял Стенька с внучатами, пока выяснил: человек, который сговорился с парнишками о харе и потом на самом рассвете за ней явился, росту был немалого, виду (как они уже потом поняли) – неприятного, и скорее худой, чем толстый.
– Вспомнил! – вдруг завопил Матюшка. – Рожа топором!
– Каким топором?
– Ты стрельца Иевку Татаринова знаешь? Вот у него такая рожа! Я слышал – бабы смеялись, говорили – рожа топором и…
Тут невинное дитя такое загнуло, что Стенька подумал – надо запомнить, чтобы повеселить приказных.
– Так, может, то он и был?
– Не-е! У Иевки борода рыжая, а у этого – темная.
Отбирание сказки закончилось просто – Стенька пошел поглядеть на стрельца. Отыскал он его дома – стрелец промышлял сапожным делом. Стенька осведомился о ценах и ушел, запечатлев в памяти узкое, с резкими чертами, лицо. Как умел, мысленно перекрасил бороду…
Поглядев на солнце, он прикинул, скоро ли вечер. Время обычно определяли по церковному звону и по прохождению солнышком всяких приметных мест. Получилось, что еще можно забежать к отцу Кондрату, правда – ненадолго.
Восторга Стенькино явление не вызвало. Священник как раз готовился к произнесению проповеди и разложил на столе раскрытые книги.
– Явился? – хмуро спросил батюшка Кондрат. – Не лень же тебе! Охота пуще неволи!
– Я, батюшка, по иному делу, – сказал Стенька, крестясь на образа.
После чего сел с края стола, там, где нарочно для его чистописательных занятий был обычно отогнут край скатерти и имелось все необходимое – чернильница, два пера, книжка, с которой списывать, и лист бумаги.
– Какое ж дело?
– Сказку у тебя отобрать хочу.
Стенька изготовился писать, но отец Кондрат помотал крупной головой.
– Никаких тебе сказок. Ничего не знаю и не ведаю.