Данила не был злопамятен, однако случай с загадочной душегреей запомнил отменно. А уж как этот ярыга свою венчанную жену под Желвака чуть не подложил, оценив бабу в пять алтын, по цене медной сковородки, все Аргамачьи и Большие конюшни знали. Теперь же этот обалдуй, притащившись к себе в приказ ни свет ни заря, расшумелся – своих-де покойников неведомо, куда девать, а тут еще приблудные!
Но Данила был уже не тот бессловесный простак, что полтора года назад. Он кратко и весомо дал сдачи – к огромной радости Богдана и Тимофея. Они заржали жеребцами, Семейка же засмеялся беззвучно, и ярыжка, огрызнувшись, побежал к приказному крыльцу, стал хватать за рукава неторопливо всходившего подьячего, что-то шептать ему на ухо.
– А что, у вашей шляхты заведено со всякой теребенью собачиться? – полюбопытствовал Богдашка, когда возвращались обратно.
– У нашей шляхты заведено саблю на боку носить, – отрезал Данила. – И всяк знает, что может от той сабли сильно пострадать. Не то что тут – бояре как зазорные девки у красного крыльца визжат и друг дружке в бороды вцепляются, а потом кляузничают государю и к государыне жен с доносами подсылают. А носили бы сабли – и поостереглись бы гнилыми словами обзываться.
– Попробуй войди с саблей в Кремль, тут-то тебя сторожевые стрельцы и возьмут под белы рученьки… – буркнул Тимофей.
Данила спорить не стал – и впрямь возьмут. Тем более что Семейка, сильно не любивший, когда конюхи принимались спорить, нашел для них иное занятие.
– Все одно, светы, спать уж не завалимся, – сказал он. – И мы, считай, уж на торгу. И джериды у Данилушки при себе. Так надобно пойти с теми джеридами в Саадачный ряд. Там такие купцы попадаются, что товар свой любят пуще венчанной жены. Покажем им джериды – глядишь, они нам что путное расскажут.
– А то, глядишь, и джид подберут, – добавил Тимофей. – Мы-то из кожи смастерим, да без затей, украсить не сумеем, а у них там, может, есть подходящий. Грешно такие дорогие джериды в сыромятине держать.
– И к золотых дел мастерам сходить бы не мешало, – подсказал Богдаш. – Пусть бы про бирюзу рассказали.
– В Саадачном лучше расскажут, – возразил Тимофей. – У персидского оружия что ни рукоять, то бирюза, и за ней, сказывали, особый уход нужен.
– У тебя там, помнится, знакомец был, – с намеком молвил Богдаш.
– Какой еще знакомец?
– У которого ты ослиную челюсть торговал…
– А шел бы ты!..
Тимофей, когда на него нападала страсть к иноческому житью, читал Четвероевангелие, но читал на особый лад. Он приносил толстую рукописную книгу в шорную, и проходящие мимо конюхи слышали негромкий басовитый голос, вдумчиво произносящий стихи Священного Писания. Можно было остановиться, заглянуть, задать вопрос – Тимофей охотно отвечал. Дед Акишев не любил, чтобы в шорной много народу толклось, но и возразить не мог. Обычно он первый садился на сундук, слушал, кивал, вздыхал и бормотал кстати и некстати о тяжких своих грехах. Кроме того, Тимофей навещал знакомых батюшек и не раз слышал чтение Ветхого Завета. Ему понравилась история про Самсона и Далилу, откуда он и взял пресловутую ослиную челюсть. Но Самсон подобранной с земли челюстью отправил на тот свет тысячу врагов, и это несколько смутило Тимофея – конюх по опыту знал, что и с одним-то врагом намаешься. Тимофей даже до того додумался, что ослиной челюстью в те библейские времена некое оружие именовали. Кончилось тем, что он задал вопрос сидельцу в Саадачном ряду. Сиделец сдуру решил, что Тимофей его товар порочит, возмутился и нарвался на тяжкий и быстрый Тимофеев кулак.