— Но скажите мне, — вскричал герцог, — по какому случаю дочь моя встретилась с сим молодым человеком?
— Ежели вы в состоянии перенести новое удивление, — отвечал ему Рихард, — то я докажу вам, что дочь ваша непричастна в проступках, коими ее обвиняют, и Эдгар во всех отношениях достоин ее руки.
Хотя сии последние слова весьма были неприятны слуху Альберта, но он просил Рихарда изъяснить их.
— Я вас оставляю на несколько минут, — сказал ему Рихард. — Прикажите ввесть сюда Губерта, и отец Эдгара уведомит вас о всем, что вы желаете знать.
Рихард вышел, а Альберт послал за своею дочерью. Гильдегарда столь была слаба, что, вошедши в комнату своего отца, упала в обморок; но слабость сия скоро миновалась Альберт обнял ее с нежностию, и взаимная их доверенность совершенно восстановилась.
Около семи часов стучались у дверей герцога; он приказал отворить и увидел привидение или фигуру Брюншильды, поддерживаемую Гродерном и его сыном. Несколько спустя Гримоальд и Раймонд в последствии двух стариков вводили пленника. Герцог велел им сесть, и Гродерн начал повесть свою.
— Вас обманули, Альберт, — говорил он герцогу, — и известие сего чудовища совершенно ложно. Может быть, ожидаете вы, что Рихард придет сюда исполнить свое обещание; но знайте, что не существует другого Рихарда, кроме тою, которого видите пред собою.
Гродерн, выходивший только для того, чтоб сверх кирас надеть поселянскую одежду, сбрасывает ее тогда с себя, и все познают в нем графа Рихарда. Потом, обратясь к Губерту:
— Ты, конечно, удивляешься, — сказал он ему, — что видишь меня еще в живых, но должен знать, что я не проглотил яда, тобою мне поднесенного. Мать твоя соделала двор свой театром распутства, и Брюншильда, воспитанная в таковой школе, должна была необходимо уподобляться своей матери. Я, подобно многим другим, был предметом похотливых желаний Гунильды; но должность и привязанность моя к своему князю, конечно бы, удержала меня от соответствия на ее любовь, ежели бы не довольно было к тому одного моего к ней отвращения. Я сочетался явно браком с одною добродетельною и прекрасною иностранкою. Это было не противно моему князю; но любовь Гунильды превратилась в ненависть и соделала ее неукротимою. Она старалась внушить Людвигу, что мой брак весьма подозрителен, что моя супруга и ее свита были не иное что, как хитрые шпионы, и что мы производим опасные переписки. «Что нам нужды до их переписок, — отвечал Людвиг, — не будем делать ничего такого, что бы должно было скрывать, и шпионам не останется ничего выведывать». Не возмогши раздражить против меня Людвига, клялась она в моей погибели; я отправил свою жену, в намерении сам за нею последовать и оставить вскоре двор, но твоя мать предупредила. Посреди ночи разбужен я был сильным стуком у своих дверей; слуга мой вопрошал о причине и получил в ответ, что принесли ко мне важные и не терпящие ни малейшего отлагательства письма. Я приказываю отворить и, к великому моему удивлению, вижу входящую Гунильду в последствии Губерта, ее сына, в полном вооружении. Первый их приступ был убийство моего слуги, и я остался тогда в полной их власти. Губерт приблизился и, приставляя к груди моей острие кинжала, «вот, — говорил мне, — награда твоего предательства». «Изменник, — вскричала жестокая Гунильда, — муж мой не хотел наказать тебя за злодеяния; но ты не избегнешь от праведного моего мщения». «Скажите мне, — говорил я им, — в чем состоят преступления мои?» «Но прежде этого выпей сей яд», — возразил свирепый Губерт. «Предатель, — продолжала мать его, — не намерен ли ты был обесчестить супруги своего государя? Мой сын будет мстителем; Губерт, принудь его принять напиток». «Государь мой, — говорил я ему, — я никогда не был причастен преступлениям, в которых меня обвиняют, и княгиня известна о моей невинности». Но она, опасаясь, как видно, чтоб я не открыл сыну ее истины, вырвала у него кинжал и готовилась поразить меня. «Остановитесь, государыня, — вскричал я, — я соглашаюсь умереть». Губерт поднес мне сосуд; альков, окружающий мою постелю, был пространен и мрачен; притворяясь глотающим яд, я разлил большую его часть и, увидя, что остается одна густота, которая, к счастию, опала на дно сосуда, и боясь, чтоб они этого не приметили, бросил я его в средину комнаты. Но и малое количество испитого мною яда произвело во мне сильное воспаление; несколько минут почитал я смерть свою неизбежною. Они были также в том уверены и удалились, восхищаясь успехом предприятия своего.