Онъ разсказывалъ тихимъ голосомъ будто себѣ самому, а не спутникамъ.
— «У насъ крестьянскій монастырь. Все люди простые, малограмотные. При электричествѣ монтерами бывшіе матросы, прежде на судахъ плавали, присматривались къ дѣлу.
Отецъ настоятель тоже изъ самыхъ простыхъ, костромской селянинъ, а посмотри-ка, — Господь умудрилъ его, онъ строитъ безъ архитектора, мосты проводитъ безъ инженера…
Мы стремимся работать собственными силами. У насъ въ саду — свои работники, въ виноградникѣ — свои.
Даже на скотномъ дворѣ все наше послушаніе».
Отецъ Адріанъ говорилъ о недавнемъ монашескомъ съѣздѣ.
— Отъ насъ ѣздилъ на съѣздъ отецъ Іеронъ.
Тамъ были наши и ихніе. Наши стояли за общежитный уставъ. Ихніе были согласны, но только хотѣли исключить великія лавры, откуда и идутъ всѣ доходы архіерейскіе. Но безъ лавръ какое будетъ правило…
Два дня отецъ Адріанъ былъ намъ вѣрнымъ спутникомъ, водилъ насъ въ гору на «Ласточкино гнѣздо», откуда открывается чудный видъ на Сухумскій мысъ и на море, показывалъ намъ финиковую пальму въ два обхвата толщиной и лимонное дерево, которое приноситъ двѣ тысячи плодовъ, — и медленно ронялъ отрывистыя фразы о монастырскихъ порядкахъ и объ отцѣ настоятелѣ:
— Этотъ человѣкъ два вѣка будетъ жить. Восемьдесятъ лѣтъ ему, каждое утро самъ на постройки бѣгаетъ… У насъ все ровное, — говорилъ отецъ Адріанъ. — Уставъ общежительный. Нѣтъ келейниковъ. Каждый самъ для себя носитъ и моетъ. Не то грязный ходи и бѣлье немытое…
Такъ говорилъ отецъ Адріанъ, восхваляя нестяжательность, а потомъ на разставаніи подставилъ руку лодочкой. Я, признаться, сконфузился, но тотчасъ опустилъ въ лодочку серебряный рубль. Отецъ Адріанъ тихо поклонился и пошелъ себѣ далѣе.
Вечеромъ въ монастырской гостиницѣ толстый прислужникъ, отецъ Малахія, далъ намъ посильное объясненіе:
— У насъ уставъ общежительный. Нѣтъ ни кружки, ни жалованья. Доходовъ не имѣемъ, развѣ какой благодѣтель дастъ полтинникъ или двугривенный. Монаху тоже надобно. Къ примѣру, сапоги даютъ изъ казны, монастырскіе, грубые. Такіе скрипучіе, Богъ ихъ знаетъ зачѣмъ. Чтобъ слыхали монаха издали. Если пожалѣютъ милостивцы, подадутъ, справляемъ сапоги легонькіе…
У толстаго прислужника былъ низкій лобъ и лицо унылое. Онъ много спалъ и говорилъ какъ будто спросонья, лѣнивымъ голосомъ и понуривъ голову…
— Куда пойдешь? Въ міру тоже живутъ разно. Господа хорошо, а бѣдные худо…
И взглядъ у него былъ потухшій, какъ у мертваго.
Въ монастырѣ три гостиницы, первая дворянская, для чистой публики, вторая для средней и третья для черняди. Пища повсюду постная и довольно скудная, въ двухъ послѣднихъ изъ трапезы; въ дворянской гостиницѣ для господъ прибавляютъ рыбное блюдо. Но свѣжей рыбы нѣтъ, рыба привозится соленая изъ Ленкорани, съ Каспійскаго моря, гдѣ у монастыря имѣются собственные промыслы.