Времени на то, чтобы раздеть меня или сбросить свою одежду он решил не тратить, скинув только тесный пиджак, и меньше чем через минуту мы занимались любовью, будто завтра никогда уже не наступит. Обнимая его ногами и растворяясь в его поцелуях, я всё в тот момент для себя решила: что никогда больше его не оставлю, что останусь с ним до самого конца, как его любовница или вашингтонская жена — до статуса мне дела, откровенно говоря, никакого больше не было. Он наконец оторвался от моих губ и долго и серьёзно смотрел на меня, прежде чем заявить тоном, не терпящим возражений:
— Никогда тебя не отпущу, слышишь? Никогда. Запру тебя здесь, если придётся, к кровати привяжу, но никогда больше не отпущу тебя, ни на секунду.
— Вот и хорошо, — тихо рассмеялась я куда-то ему в шею, счастливая от того, что на сей раз наши желания полностью совпадали.
Позже тем вечером, лёжа в кровати, Эрнст наконец рассказал мне свою историю, о том, как ОСС всё же сумели вытащить его, когда он и сам уже ни на что не надеялся, и о том, как он работал сейчас вместе с агентом Фостером, кого я решила убить при первой же встрече за то, что скрывал это от меня все эти годы.
— Когда-нибудь я расскажу тебе всё в деталях, — пообещал он мне и заговорщически мне подмигнул. — Но не сегодня. Сегодня я больше не хочу ни о чём говорить. Сегодня я просто хочу быть с тобой.
* * *
Долго нашу связь мне скрывать от Генриха не пришлось. После моей пятой поездки в Вашингтон за один месяц он напрямую спросил меня, что происходит, и я во всём ему созналась. На сей раз не было никаких слезливых сцен раскаяния с моей стороны и клятв покончить с этим раз и навсегда. Мы оба и так прекрасно знали, что я слишком любила Эрнста, чтобы притворяться счастливой женой в уже давно ставшем ненастоящим браке. Мы с Генрихом давно стали больше друзьями друг другу, чем супругами, а потому и не спорили и не ссорились никогда, просто потому, что ничего больше друг к другу не чувствовали. Вот мы и сели тем же вечером за столом и обоюдно решили, что смысла всё это продолжать попросту не было. Генрих даже был рад, что Эрнст оказался живым и здоровым, и со спокойной улыбкой пожелал нам обоим всего наилучшего.
— Я тебе с самого начала говорил, что надо было тебе с ним остаться, — он в шутку укоризненно покачал головой. — Но ты же никогда не слушаешь, упрямая ты девчонка.
Мы подписали бумаги о разводе всего две недели спустя. Мы решили, что квартира наша по праву принадлежала Генриху, а потому я собрала только свои личные вещи и вещи детей, и прихватила одну из собак, Сахарка, оставив Рольфа уже теперь бывшему мужу в качестве компаньона. Детей, мы решили, что Генрих сможет навещать так часто, как захочет, и что каждое лето они будут проводить с ним в Нью-Йорке.