Наконец я услышала приближающиеся шаги и разговор на русском. Миша казался весьма вежливым и даже предупредительным, но чёрт их знал, какими были остальные и, честно говоря, я снова начала заметно нервничать при виде его товарищей, перелезающих через баррикаду.
Миша поднялся с пола и салютовал одному из новоприбывших — своему командиру, как я догадалась. Тот оглядел меня сверху вниз с неприкрытым презрением и бросил ещё более ненавистный взгляд на Генриха. Я инстинктивно двинулась ближе к мужу, готовая укрыть его своим телом, если придётся. Миша тем временем начал что-то спешно объяснять своему командиру, оживлённо жестикулируя и указывая попеременно то на меня, то на Генриха. Из их разгорячённого диалога я уловила только слова «генерал», «фашист» и «СС». Похоже, они взвешивали все за и против того, чтобы решить, стоили ли мы оба их времени.
Наконец один из всей троицы, до сих пор не проронивший ни слова, склонился над Генрихом и приподнял китель с его груди. Он проверил его пульс, зрачки, а затем повернулся к их главному и проговорил что-то, безразлично пожимая плечами. Комиссар ступил ближе к моему умирающему мужу, взял его китель двумя пальцами, неспешно изучил всю регалию и ордена с явным отвращением на лице, и наконец махнул головой в сторону выхода с видом величайшего одолжения, не забыв при этом закатить глаза. Я поймала ободряющую улыбку Миши за спиной комиссара и только тогда позволила себе вздохнуть с облегчением. Моему мужу решили дать возможность выжить.
Я с таким аппетитом набросилась на консервы, что дал мне Миша, будто не ела несколько дней, что, впрочем, было весьма недалеко от правды. После того, как они отнесли Генриха вниз в свой импровизированный госпиталь, чтобы прооперировать его рану, Миша вместе с двумя другими солдатами разобрали баррикаду, чтобы я смогла спуститься по лестнице.
Но прежде чем позволить мне сделать это, один из них вытянул перед собой руку, останавливая меня и указывая на мои серьги, очевидно давая мне понять, что он хотел забрать их себе. Я молча сняла их и положила в его грязную, протянутую ладонь. Он также потребовал моё кольцо, что Генрих подарил мне на помолвку, оставив мне только моё обручальное. Оно ему было неинтересно из-за выгравированных на нём рун СС, да и к тому же сделано было из обычного серебра. Другой забрал себе мои часы и даже потрудился проверить, не было ли на мне каких-нибудь цепочек или кулонов. Обнаружив, что шея моя была лишена всяких драгоценностей, он злобно буркнул какое-то ругательство в мой адрес, как я поняла по его интонации.