— Семьдесят три — семьдесят один, — объявил счет Кохаб, разминая в лапах мяч.
— Семьдесят один — семьдесят три, — поправил брата Феркад, изготовившись к ловле.
— Я попросил бы меня не мять, — влез в диалог морской заяц, но вдруг взмыл в небо. При пролете зайца под аркой гол засчитывался.
— Семьдесят один — семьдесят четыре, — не скрывал ликования Кохаб.
— Давай до восьмидесяти голов. То есть голов, — будто бы невзначай предложил Феркад.
— Нет, до семидесяти пяти, — сказал Кохаб и размахнулся.
Если заяц оказывался в море, его вылавливали обратно и право броска переходило к ловившему.
Феркад отступил к самому краю льдины, чтобы иметь пространство для разбега.
— Ну, я тебя проучу! — засмеялся он.
Когда мяч выскальзывал из лап ловящего в воду, гол не шел в зачет и бросок повторялся. Игра была благородной.
— Семьдесят два — семьдесят четыре! — воскликнул Феркад, вновь разбегаясь. — Семьдесят три — семьдесят четыре!
Напряженное волнение нарастало, а после возгласа Феркада:
— Дай же мяч скорей… Семьдесят четыре — семьдесят четыре… — достигло апогея.
Очко считалось и при вылете зайца в океан, если он задевал край площадки. Феркад запрыгал, издавая победный вой:
— А я предлагал до восьмидесяти!
Из берлоги зарычала бабка-медведица:
— Феркад, Кохаб, домой!
— Давай еще раз, до первого гола, — предложил Кохаб.
— Ладно, — согласился Феркад.
Морской заяц, вылезая из воды, заявил:
— Бабушек надо слушать и уважать, молодые звери, — но был немедленно подброшен.
Бабка вылезла из берлоги и села около арки. Наблюдая за игрой, она ворчала:
— А потом эти лапы грязные в рот… Сейчас мамка выйдет и вам задаст…
Мяч плюхнулся на половину Феркада и тяжко вздохнул.
— Давай до двух. — И, не дожидаясь согласия, Феркад запустил зайца ввысь.
Чтобы вымахать под три метра, милому белому медвежонку требуется всего три полярных дня и ночи. По прошествии назначенных суток Кохаб и Феркад могли бы счастливо играть в мяч целым моржом, но братьев разлучила дурная компания. Феркад связался с полярной совой. Совы и так не самая приятная разновидность птичьего класса, а новоявленный приятель Феркада и среди своих слыл сукиным сыном. Он просил именовать себя Ланием, что на латыни значило «мясник».
— А почему «мясник»? — интересовался Феркад.
— Звучит чертовски злобно.
Ланий взмыл до потолка зла, и ему оставалось либо продолжать парить у верхнего предела, либо опускаться к лучшему. Совиный выбор пал на первое.
Как-то раз во время охоты Феркада на нерп Ланий с высоты приметил затаившегося медведя и возопил на всю округу:
— Черт, медведь!