— Какая ночь? — обозлено, взбеленился я, находясь ещё под впечатлением от своего собственного пробуждения. — Утро уже давным-давно! А ты всё дрыхнешь, лентяй! Опять, небось, бегал к девкам в какую-то из деревень? Смотри, соберутся папаши с кольями, получишь тогда по первое число. Кобель!
— Вот чуть что, так сразу… Это слово, — попытался, обидится Бертран. — А я его и не заслужил! Ну, разве что самую малость. Да только зачем же этим тыкать в лицо спозаранку? Ну, то есть в полночь, господин?
— Воды принеси, — безнадёжно махнув рукой, приказал я. — Да поживее!
— А что за надобность? — с вялым удивлением поинтересовался Бертран, не делая ни малейших попыток исполнить приказ. — Ты ж вчера только умывался!
— Тащи воду, гад! — всерьёз разъярившись, заорал я. — Не то мигом голову срублю!
Угроза подействовала и мой нерадивый, однако верный оруженосец со всех ног бросился прочь из покоев. Вскоре он появился с медным тазом, вместительным глиняным кувшином и чистым полотенцем, перекинутым через могучую руку.
— Всё как велено, — с весьма редким для него подобострастием сообщил он, но тут же смазал предыдущее вполне благоприятное впечатление, попыткой оставить принесённое на столе, и улизнуть восвояси.
— Куда? — остановил я его грозным окриком. — А кто мне сольёт?
— Пора уже становиться самостоятельным, господин, — неохотно возвращаясь, проворчал Бертран. — Вот мне, например, никто не помогает после пробуждения, приводить себя в порядок.
— Да с какой стати кому то это делать? — не скрывая иронии, изумился я. — Ведь глаза протереть ты и сам сможешь!
— Оскорбительная клевета, господин. Я тоже иной раз моюсь поутру, — нахмурив физиономию, нагло солгал Бертран, одновременно плеская мне на руки струйку холодной воды.
— Кто бы сомневался, — весомо бросил я, и больше уже не отвлекался.
Покончив с омовением по пояс, я разрешил оруженосцу, нетерпеливо переминающемуся с ноги на ногу, отправляться восвояси. Испустив вздох облегчения, тот естественно моментально испарился. А я, решив привести в порядок взлохмаченную шевелюру, взял с настенной полки костяной гребень и подошёл к массивному, дубовому шкафу, под завязку набитому моей одеждой. К одной из его дверей было приделано зеркало. Оттуда на меня посмотрел худощавый, однако широкоплечий, крепкий парнишка чуть выше среднего роста и двадцати пяти лет от роду. Впечатление, как на мой взгляд, портила досадно смазливая внешность: чрезвычайно густые, белоснежные волосы, ниспадающие чуть ниже плеч; большие тёмно-синие глаза; чёрные брови в разлёт; прямой, точёный нос; в меру широкие скулы; нежная кожа щёк, так и не скрытая густым, летним загаром; слегка надменная линия, красиво очерченных губ; и подбородок, решительный, но испорченный маленькой, нежной ямочкой. Нда-а, сии, так сказать, «достоинства», никак не вяжущиеся с устоявшимся образом сурового воина, изначально не могли внушить ко мне расположение других вольных князей, обладавших весьма крутыми, грубыми нравами. Однако я заставил их, себя уважать, противопоставив проклятым «достоинствам» свои иные качества: воинский талант, железную волю, хитрость, граничащую с коварством и несомненную отвагу, признанную даже самыми злейшими врагами. Не сразу это конечно удалось. Но трудные задачи не решаются легко и быстро.