Мотя Тужеркин ринулся на защиту Назарова:
— А с вами только такой и сгодится! На тихих и покорных воду возят! Пашка никакой крепости не устрашится! Ручаюсь больше, чем за себя.
Члены правления развеселились:
— Матвей за дружка в огонь и в воду!
Аребин кивнул Моте, и тот, смекнув, быстро выбежал в сени.
Павел вошел в комнату, сел напротив стола, покрытого праздничным кумачом, расстегнул телогрейку.
Бухгалтер с важностью посмотрел на Павла.
— Владимир Николаевич Аребин предложил назначить тебя опять заведующим МТФ. Правление поддерживает…
Плотно сжатые губы Павла горьковато покривились от внутренней усмешки.
— Благодарю за доверие. Но я на эту должность не пойду.
— Это почему? — вырвалось у Орешина.
Неожиданный отказ Павла озадачил и Аребина.
— В чем дело, Павел?
— Не желаю больше ходить в дураках! — Сунув между колен ладони, сдавив их, Павел сидел, нахохлившись, замкнутый, сосредоточенный. — Я соглашусь взять на себя МТФ только в том случае, если правление примет мой ультиматум.
— Ого! — Наталье нравился прямой мужской разговор.
Орешин вытянул шею, как всегда, когда пытался казаться строгим.
— Какой такой ультиматум?
— Вот какой: вы потребуете больше молока? Да? И правильно! Иначе зачем держать на дворах столько коров. А где его взять? Половина коров старые, беззубые, ждать от них молока бесполезно. Их надо заменить. И не только коров! Свиньи у нас тоже старые, холостые, беспородные, поросят приносят мало… У доярок собственные коровы дают молока по двенадцати литров, а колхозные — по полтора. Свои ухожены, обласканы, а эти запущены, до этих им дела нет. Уговоры, угрозы, ругань — впустую.
— Кнутом их, шилохвостых! — сердито вскрикнул Терентий: он не любил женщин. — Сойдутся в круг и начинают сплетни вить, всех одной веревкой опутают!
— Что ты сказал? — Наталья с угрозой обернулась к Терентию. — Я вот скажу бабам, они тебе покажут — «кнутом»! Ты своих коней стегай кнутом, старый лошадник!
Голос Терентия сделался мягким, почти нежным.
— Я своих лошадок пальцем не трону: лошадки, Наташа, умные, покладистые, работящие. А что бабы? Может, перед ними колени преклонить? — Конюх кисло ухмыльнулся. — Стар я и хром, мне это трудненько…
— Зачем кнут, зачем колени?! — Мотя Тужеркин снялся с табуретки и подлетел к столу, оживленный, с шалой улыбкой во все лицо. — Ты покажи им рублик, дядя Терентий!
— Рублик? — Терентий в запальчивости потянулся к Моте через стол, чуть было не опрокинул чернильницу; черные усы ощетинились. — Я и сам, Матвей, до страсти рад поглядеть на него, на миленького. Тоскую по нем с самой юности. А он, рублик, в очи мне сверкнет, а в руки идет к другому.