Когда начинается ритуал, авгур, воздев руки к куполу, обращается с мольбой к богам, а затем медленно, обходя центр храма по кругу, высыпает на пол пшено из холщового мешочка.
Когда он подаёт знак, я ставлю в центр круга клетку с цыплятами и открываю дверцу. Птенцы выбегают и начинают жадно, неистово клевать зерно.
Авгур хмурится. Он раздосадован. Император, напротив, следит за цыплятами с раскрытым ртом и не верит своим глазам; на лице его такая радость, будто только что боги пообещали весь мир.
Авгур поворачивается к императору и громким, скрипучим голосом возвещает:
— Боги на твоей стороне, Максенций. Ты победишь.
Когда император уходит, жрец кидает на меня недовольный взгляд и спрашивает, действительно ли я кормил цыплят. Я киваю. Я раб.
На следующий день, воодушевившись знамением, император Максенций принял решение не прятаться от армии Константина за стенами Рима, а выйти наружу и биться с врагом в чистом поле. Несколькими днями ранее он же приказал разрушить Мульвиев мост, чтобы в Рим не попала армия неприятеля. После этого римляне стали обвинять императора в трусости; он усомнился в верности своего решения и решил обратиться за помощью к жрецам.
Теперь же, изменив своё решение, он построит переправу через Тибр, переберётся на другой берег и примет там бой.
Здесь он и погибнет: Константин разобьёт его армию и войдёт в Рим. Максенций сгинет в водах Тибра. Его тело выловят из реки, а голову насадят на копье.
Так начнётся эпоха правления Константина Великого. Он навсегда изменит Рим и всю историю цивилизации.
Я всегда оказываюсь в нужное время и в нужном месте. Я всегда знаю, что нужно делать.
* * *
— Раз, два… Три!
Журналист и Сова упёрлись руками в грязный кузов пазика, навалились на него со всех сил, упёршись ногами в снег. Отчаянно заревел мотор, взвизгнули колеса в снегу, и мокрые комья снега разлетелись в разные стороны.
Автобус не сдвинулся.
— Ещё давайте! — крикнул Олегович, приоткрыв дверь.
Снова упёрлись руками, снова навалились.
— Раз, два, три!
Не вышло.
— Мда… — проговорил Сова. — Это мы хорошо застряли.
Олегович спрыгнул из машины в снег, отряхнулся, подошёл к Сове и Журналисту, заглянул под колёса пазика.
— Давайте перекурим и ещё попробуем, — сказал он, доставая пачку из кармана.
Встали, закурили, пытаясь отдышаться.
Небо становилось темно-синим, и вдалеке уже сгущалась темнота. По всей видимости, до наступления ночи на позиции уже не успеть.
Сова выдыхает дым в морозную синеву и медленно, тихо говорит:
— Вчера такая метель была, что даже укропы не стреляли. Снежное перемирие, мать его. Сейчас, небось, тоже поднимется.