Пару дней по окончании тура Дэвид с Джимом провели в Париже; около 18 мая Лорану Тибо позвонила встревоженная Коко Шваб и сказала, что Дэвиду надо где-то укрыться от натиска фанатов. Тибо, известный в качестве басиста французской прог-рок-группы Magma, незадолго до того стал директором шикарной ультрасовременной жилой студии Château d’Hérouville. Это было огромное, бестолково-романтическое здание в 25 милях от Парижа, где, по слухам, водились привидения бывших жильцов – Фредерика Шопена и его любовницы Жорж Санд. Дэвид прибыл тем же вечером – с Джимом, Коко, сыном Зоуи и двумя его няньками – и остался на пару дней. Он притащил два огромных ящика с пластинками и аппаратурой и попросил расставить свой проигрыватель с колонками в огромной комнате с деревянными балками под потолком. В первый день Дэвид с Джимом проверяли студию, где Дэвид в 1973 году записывал Pin-Ups. На второй вечер он допоздна ставил Тибо пластинки из своих ящиков, в том числе первый альбом «Магмы» (который раскритиковал), а в три часа ночи объявил, что собирается записать здесь в замке «альбом Джимми», где Тибо будет играть на басу. (Еще один плюс записи в жилом замке – то, что RCA взяла бы на себя бытовые расходы на Боуи и все его окружение, тем самым отчасти решая хроническую финансовую проблему, которая преследовала Боуи с момента разрыва с «Мэйнмэном».)
В конце мая, как договорились, Боуи, Джим и Коко приехали, привезли с собой электропиано Дэвида «Болдуин», плексигласовую гитару «Дэн Армстронг», синтезатор «Арп Экс» и усилитель «Маршалл» – и принялись за работу. Многие песни Дэвид привез с собой на кассете, а теперь он записал некоторые клавишные партии и только потом спросил Тибо, нет ли у него на примете барабанщика. «Он хотел очень четкого, очень жесткого, – говорит Тибо, – и я сказал: да, именно такого я знаю».
Тибо позвонил Мишелю Сантанжели, который играл со многими французскими артистами, включая Алана Стивелла и Жака Ижлена; Мишель прибыл через пару дней и сперва страшно испугался – он ведь думал, что Лоран пошутил, приглашая его поиграть с Дэвидом Боуи. На следующий день началась работа: Боуи сидел за пианино и поверх звукоизолирующих щитов подавал знаки Сантанжели, которому пришлось учить партии прямо на ходу. Джим сидел в аппаратной, яростно исписывая горы бумаги импрессионистической лирикой, в которой зачастую сплетались два взгляда на мир, его собственный и Дэвида; в песнях первое лицо то и дело выступает во множественном числе – “hey baby, we like your lips” – как выражение некоего коллективного сознания.