Тот совсем не удивился этому знаку внимания, потрепал коня по шее и улыбнулся женщине. Отрицательно покачал головой.
— Тогда загляни в мои глаза, Мишель! Неужели ты не видишь, сколько слез они выплакали в ожидании весточки от тебя? Почему ты так жесток, Мишель?
Повинуясь жесту дежурного, помощник ударил в станционный колокол три раза и зычно крикнул:
— Господ пассажиров просют занять свои места в вагонах! Поезд отправляется!
Женщина заплакала, закрыв руками лицо, и Ковач неуверенно сделал шаг к ней. В это время его тронул за локоть проводник:
— Господин, займите свое место!
— Простите меня, но мой поезд уходит, госпожа! Elnezest… De nem lehet be ketszer ugyanabba a folyoba, asszonyom! Прощайте!
— Что ты сказал сейчас, Мишель?
Уже стоя на подножке вагона, он повторил:
— В одну реку нельзя войти дважды, мадам Настя…
— О-о, Мишель, вы и вправду привезли мне то самое платье от мсье Ворта?! — Настенька, как маленькая девочка, захлопала в ладоши. — Так давайте же мне его скорее, Мишель! Ну же!
Берг, не сводя с Настеньки глаз, снял крышку с вместительной коробки, ухватил щепоткой нечто воздушное, ароматное и с поклоном протянул невесте.
Она в восторге протянула руки к обновке — и вдруг вскрикнула от нескрываемого ужаса.
— Что с вами, дорогая? Не тот фасон? — спросил Берг недоумевая, но тут же понял, в чем дело.
Платье парижского фасона висело не в его привычных руках с округлыми ухоженными ногтями, а на длинных стальных крючках, в которые отчего-то превратились его пальцы.
Берг тоже вскрикнул и уронил на пол привезенную из Парижа обновку.
— Не надо так волноваться, Мишель! — первой опомнилась Настенька и подошла к нему, погладила по щеке, положила руку ему на плечо.
— Ее рука отчего-то показалась ему страшно тяжелой. С ужасом глядя на свой протез, Берг осторожно взял Настеньку за запястье, хотел поцеловать — и в страхе попятился: ее рука тоже превратилась в стальные рычаги-крючья!
— Что с вами, Мишель? — удивилась невеста, переведя взгляд с его руки на свою. — У всех так нынче… А вы что, и не знали, глупенький?
Берг продолжал пятиться, пока не поскользнулся на чем-то и не почувствовал, что падает, проваливается куда-то глубоко и навсегда.
Он хотел закричать — и проснулся с влажным от пота лбом, запутавшийся в простынях. Еще не в силах отличить сон от яви, Берг медленно выпростал из-под одеяла здоровую руку, осмотрел ее — обыкновенную, с нормальными пальцами.
Культю и вытаскивать не стоило — она давно стала для него привычной.
Немного погодя он наконец сообразил, что находится в купе поезда, мчащегося из Крыма в Санкт-Петербург. По полу, тонко позванивая на стыках рельсов, каталась пустая бутылка из-под коньяка — единственное снотворное, которое сумело подарить ему вчера покой и забвение.