Когда время истекло, Сонанта встала, подобрала нож и вышла в дверь, стараясь не смотреть на убитого, но и не прятать глаз слишком явно. За ней наверняка следили.
Всё было, а как будто и не было. Сонанта опять стояла в белой комнате, где чёрные мерзы мучили Густого Мха. «Убей! Убей!» — раздавалось у неё в голове. Мерз с красной нашивкой улыбался, щуря глаза, стальные и такие холодные, будто в черепе у него был кусок льда. Густой Мох орал, как резаный. Как…
Сонанта разжала пальцы и кинулась вон из комнаты. Ноги подогнулись, она шмякнулась об пол, но не остановилась, поползла на корячках, ничего не видя и непонятно как зная, куда надо ползти. Пальцы нащупали ручку, потянули, Сонанта вывалилась в коридор, слыша за спиной издевательский хохот мерзов и хриплый вопль Густого Мха:
— Белое Облачко, не бросай меня-я-а-а!
Дверь ухнула, как гром, над головой сошлись золотистые стены. Сонанта захлопнула глаза, радуясь обступившему её могильному безмолвию и стараясь поверить, что там, за дверью, всё было ненастоящее. Нет, Густой Мох сейчас преспокойно живёт на Аркадии и знать не знает ни о каких мерзах, он утешился, женился на хорошей девушке, наплодил детишек и сидит сейчас у печи, шьёт им рубашки…
Сонанта вытерла лицо и села, подперев плечами стену. Почему ей привиделось такое? Это что же, символическое выражение того, что уход в ВКС убил её прежнюю жизнь? А застрелив мерзов, можно было эту жизнь вернуть? Сонанта вдруг сообразила, что могла пожелать себе другое оружие, более аккуратное и точное. Но даже уничтожь она палачей и освободи Густого Мха, где гарантия, что за дверями их не ждали бы сотни мерзов?
Нет, правил в этой игре она не знала. И хорошо сделала, что убралась оттуда. По телу Сонанты прошла судорога, когда она вспомнила, как близка была к тому, чтобы нажать на спуск.
Все они выходили из академии убийцами — не солдатами. Они убивали, не спасая свою жизнь, не защищая родную землю, а просто потому, что так велели. Сонанта не слышала, чтобы кто-то отказался — один-два человека с курса обычно не справлялись, но ведь пробовали! В каждом это есть, и в ней тоже, и всегда было. Не может быть, чтобы за пару лет она так переменилась…
Ладно, первое убийство можно считать исполнением приговора, на этот счёт были даже какое-то бумаги. А вот второе запросто квалифицировалось как военное преступление. Она убила мерза за то, что он мерз, хотя он мог быть невинен, как младенец. Он мог быть и бесс, похожий видом на мерза и одетый в мерзскую форму, — она не разбиралась, не спрашивала, просто сделала, что приказали. Вот как далеко она зашла. И смогла бы зайти ещё дальше, шаг за шагом, постепенно…