Никто на Машака не жаловался, да и чего было жаловаться? Сами в очередь строились. Но обычно начальство всё равно подмечало, у кого какая странность и не смахивает ли она на патологию, а если решало, что смахивает, напускало на заподозренного психологов, благо этого добра было чуть не по штуке на курсанта.
Машак выпустился, и Сонанта постаралась выкинуть его из головы, надеясь, что ей не доведётся однажды попасть к нему под начало. Но меньше чем через год объявились ищейки из отдела служебных расследований и стали потрошить девчонок со второго и третьего курсов — кто-то, видно, их навёл. Сонанта была уже на четвёртом, её не тронули, хотя расследование не было тайной и всякого, кто хотел стукнуть на Машака, встречали с распростёртыми объятьями. Слухи ходили стадами. Говорили, погорел бедняга из-за того, что не сумел вовремя перестроиться, подкатил со своим приёмчиком к какой-то десантнице, совсем молоденькой и с виду чистой простушке. Девица обиделась и подала рапорт, обвинив красавчика во всяких безобразиях, которые совсем не пристали доблестному офицеру бесских ВКС.
Куда именно Машака списали, Сонанта выяснять не стала, но решила, что справедливость на свете есть.
Сразу после этого их отправили на учения на дрейфующую базу «Сенега», где были курсанты из трёх других академий. Среди них нашлось много славных парней. С одним, молодцем по имени Роррис, у Сонанты произошёл бурный роман.
Вкалывали курсанты по восемнадцать-двадцать часов в сутки, уставали до полусмерти. От такого насилия над организмом Сонанта жила, как в бреду, но всё равно каждый день выкраивала часок, чтобы зажаться со своим любезным в укромном уголочке. Как-то голубков угораздило заснуть в оранжерее, среди папоротников и лопухов, за цветущим сиреневым кустом. Засечь их было нельзя, иначе как подойдя вплотную. Но, на беду, у адмирала из командования учениями приключилась бессонница, он вышёл подышать кислородом и сиренью — и узрел непорядок. Поставил влюблённых засонь смирно, не дав хотя бы оправиться, распёк по первое число, грозя зверскими карами. Чуть не надорвал связки, но добился, чтобы глаза у нарушителей, сначала мутные щёлочки, стали, как тарелки. Адмирал был человек хороший, хода делу не дал, а вернулся к себе и мгновенно уснул. Сонанта с Роррисом на два дня прекратили свидания, а после стали лучше беречься.
Это было самое настоящее умопомрачение, которое Сонанта посчитала реакцией на крайнее напряжение сил, — во время учений она, конечно, ни до каких объяснений не доискивалась, раздумывать начала, когда всё прошло. Перед расставанием оба поплакали друг в дружку и поклялись, что непременно добьются назначения на один корабль, чего бы оно не стоило.