.
Но ради хомячка я готова была выстрадать последний триумф.
– Будешь играть «К Элизе», – постановила мама. Китайцы обожают Бетховена, потому что, как объяснил дирижер Цай Цзиньдун, китайцы ценятчику – «горько есть», то есть трудиться, а Бетховен уж точно трудился упорно. Родился в семье простолюдинов, потерял целую вереницу возлюбленных из-за классовых различий, сражался с чередой беспрестанных тяжких болезней, а на третьем десятке начал глохнуть. И все равно продолжал создавать музыку и остается до сих пор одним из самых влиятельных композиторов в мире. Бетховен – классическая история невезухи, преодолеваемой упорством.
Я упражнялась два месяца – прела и корпела над Бетховеном. По ночам он мне снился, а днем моя мама выстукивала ритм у меня на плече линейкой, пока мои пальцы бесновались, как лошади, по клавиатуре. В некоторые дни я репетировала столько, что с удивлением смотрела на свои пальцы и видела их длинными и невредимыми, а не истерзанными красными культями.
Вот так два полных месяца наш маленький ансамбль из дочери и матери продвигался к финишу.
Сам день конкурса я помню смутно. В присутствии комиссии и аудитории, состоявшей преимущественно из родителей-азиатов, я продралась сквозь «К Элизе», но когда моим пальцам полагалось скакать, словно пони, они дергались, а там, где им надлежало порхать бабочкой, они плелись. Помню злорадство победительницы – тоже дочери-китаянки – и крупную, выпуклую бурую родинку, что уставилась на меня с ее верхнего века. На церемонии награждения мы мимолетно встретились с той девочкой взглядами, и я, кажется, засекла проблеск тьмы и, вероятно, ее личного бессловесного ада.
По дороге домой я молила, плакала и придумывала отговорки.
– Я хорошая пианистка, вы же знаете, что я могу сыграть «К Элизе», – ныла я с заднего сиденья машины. – У меня сегодня живот болит.
Родители безмолвствовали.
– Можно мне все равно хомячка? – просила я.
Родители не купили мне его, хотя я практически объявила детскую голодовку. Я замышляла сбежать из дома. Проклинала Фун, хотя та все свои награды заслужила (в подростковые годы у нее в левой кисти развилась болезнь де Кервена – скорее всего из-за избытка репетиций). Хоть бы что – никаких хомяков.
Вот так я на своей шкуре узнала, что китайцу не полагается никаких наград за второе место.
Разумеется, чрезмерная увлеченность соревнованиями может быть опасна.
– Если просоревноваться много лет подряд, начинаешь в каждом видеть соперника, которого нужно обскакать, – сказала мне Аманда. К концу первого года Рэйни в китайском садике я стала встречаться с Амандой чаще, обычно в центре города в «Старбаксе». У меня копились вопросы о китайском образовании. От учительниц Чэнь и Цай проку было немного: они считали, что мой сын – животное, а его мать нужно перевоспитывать.