Замостье оказалось красивым и богатым городом, словно бы живьем из моей Италии перенесенным под прохладные небеса, с крупным рынком и превосходными укреплениями. Приятель Пекарского, купец-галантерейщик, предоставил нам дом, узкое каменное строение на рынке, где два дружка Мыколы представили нам Хаву, молоденькую евреечку, год назад угнанную в Крым из маленького городка неподалеку от Белой Церкви. Я ожидал встретить перепуганное дитя, а увидал решительную девчонку, крайне довольную переменой в своей судьбе. С уважением она чмокнула пана Пекарского в руку, мне поклонилась. Несмотря на юный возраст, она бегло разговаривала по-руски и по-польски, лишь отдельные слова включая из еврейского говора.
- Работая на меня, ты будешь иметь достаток, а когда подойдет время – хорошего мужа получишь, - сказал ей пан Михал.
Мне было любопытно, каким образом эмиссары Пекарского открыли в ребенке парапсихологические способности; неужто только лишь на основании указаний зеркала? И не ошиблись ли они в выборе предсказательницы. Девочка быстро, не сопротивляясь, поддалась процедуре экзамена. Едва лишь схватив ладонь моего хозяина, она недолго вглядывалась в сетку линий и холмы, после чего тихонько шепнула:
- Чекан означает смерть!
- Тоже мне – открытие, - засмеялся Кацпер. – Есть такие, что умеют на чеканчике играть, только мой господин не из их числа
Ясновидящая повернула к нему свои черные, подобные углям, глаза.
- Ты же сам берегись рапиры! – очень серьезно произнесла она.
Смех застрял у Кацпера в горле.
- А мне что скажешь, девушка? – спросил я, чудовищно калеча польский язык, который постепенно начал осваивать.
Она осмотрела мои руки, заглянула в глаза. И молчала.
- Ну, так что же?
- Я не уверена.
- Но что ты видишь?
- Как бы пес… словно бы пес из железа. Только это хороший знак. Берегись колодцев, пауков и любовей, что несут смерть.
- Воистину пифийская поэзия, - оценил пан Пекарский. – А что бы сказала ты пану Деросси на дорогу? Удастся ли то, что мы задумали?
Хава снова задумалась, прикрыла глаза.
- Туман, иного тумана, ничего не видно. – Она глубоко вздохнула. – Может пойти хорошо, но, может, и плохо.
Вечером пан Михал сел со мной за стол и, наконец-то, выявил суть своих замыслов. Он вспомнил про громадную битву, о которой в моем присутствии рассказывала Маргарета, затем о взятии Москвы и унижении плененного царя.
- К сожалению, весьма вероятным может стать то, что victoria эта в результате личных амбиций короля и его нехоти к гетману Жолкевскому пойдет псу под хвост, - говорил он. – Вместо того, чтобы как можно быстрее устроить королевича Владислава в Кремле, могут прийти два года бесплодной задержки, непонятных договоренностей, никому не нужных переговоров. Пока бунт осенней порой не выгонит наши полки из Кремля, при этом множество народу погибнет. И вместо двух держав, общим скипетром объединенных, у нас под боком окажутся заядлые враги. Очень быстро, возрастая силой, восточный сосед превратится в чудовищного колосса, ненавидящего все западное, польское и католическое.