— О чем ты думаешь? — Ее лицо слабо осветилось пламенем зажженной спички. Он увидел губы с зажатой в них сигаретой и тени на высоких скулах. — Ты думаешь, как странно все это, как печально и странно.
— Я думал о том, как странно, что такое может случиться и исчезнуть без следа.
— Без следа?
— Да, не осталось ничего, о чем я мог бы сказать. А ты хотела бы услышать. Ты же сказала мне: «Забудь об этом». Рта не дала раскрыть в тот раз.
Она глубоко затянулась сигаретой, тщательно затушила ее в пепельнице на ночном столике. Взяла стакан, отпила немного и поставила обратно.
— Я весь вечер пью через соломинку имбирный эль. Почему в больницах всегда дают имбирный эль?
— Улучшает пищеварение.
— Помнишь, в день моего приезда ты повел меня в гостиницу «Линкольн»?
— Помню. Мне хотелось бы пойти туда еще раз. Иногда я мечтаю лишь об одном мартини — взять бокал, почувствовать, как он холодит ладонь, — просто сидеть и смотреть на него.
— Мы можем снова туда пойти.
— Нет, это ведь Новая Англия, и здесь холодно, и нельзя лишний раз зайти в гостиницу «Линкольн». — Сказав это, она снова села на стул у кровати, сложила руки, опустила голову и стала молча смотреть на лицо Лэрри. Спустя некоторое время Гай вышел из комнаты в морозную ночь и поехал домой.
Он поставил машину в открытый гараж, вошел в дом, снял пальто, снова надел его, поднялся на второй этаж, а потом по крошечной приставной лестнице — на галерею. Слуховое окно примерзло и только после надавливания плечом поддалось, захрустел лед, посыпалась снежная пыль ему за воротник. Гай выбрался на крышу и стал смотреть на скалы внизу и лодочную станцию, покрытую тяжелой шапкой снега. Перевесившись через перила, он, казалось, увидел самого себя под этой драночной кровлей, на покрытой брезентом палубе шлюпа. Неделю, нет, девять дней назад. До сих пор у него в ушах звучит странный смех Мар. Они спускались с палубы «Джулии» в кромешной темноте, ведь иллюминаторы были теперь погашены. Пробираясь по опилкам к выходу, они без конца спотыкались. Он шел совсем рядом с ней и думал, будет ли она хранить их тайну, и тайна ли это вообще, в том смысле, что все было не так и теперь уже ничего не поправишь.
— Не понимаю, как это могло случиться, — проговорила она, когда они выходили из эллинга. Первый мокрый снег падал ей на лицо, и голос ее впервые за много дней звучал спокойно. Его же больно ранила такая откровенность. — Это, конечно, из-за Лэрри. Ты не поймешь… Я думала в тот момент о Лэрри…
— Считай, что виноват я, если хочешь. Я уже говорил, что только хотел ударить тебя по щеке.